– Так что за дело, Сережа?

– Ваня, я хочу тебе сюрприз приятный сделать. Можно?

– Можно.

Они доели картошку, аккуратно вытерли сковородку хлебной коркой, налили чай. Данилов намазал два больших куска хлеба маргарином. Они и их съели.

– Пора, Ваня.
– Серебровский закурил.

Надев шинель, Серебровский лихо заломил серебристо-каракулевую папаху.

– Вот, Ваня, что значит полковничий чин. Шапкой какой пожаловали.

Данилов невольно залюбовался им. Хорош был Серебровский. Очень хорош. И форма ему шла, и папаха сидела с каким-то особым щегольством.

– Трудно, Сережа, жениться с такой внешностью.

Серебровский довольно улыбнулся:

– С характером таким, Ваня. Ты у нас тоже мужик не последний, а вот однолюб. А я все сильное чувство ищу.

– Ты лирик, Сережа. Правда, с некоторым отклонением.

– Ладно, пошли.

На улице их ждал агатово-черный длинный ЗИС.

– Вот это да, - ахнул Данилов, - на нем же нарком ездит. Где взял?

– Страшная тайна. Сей кабриолет разбили в прошлом году в куски. Списали его из Наркомата внешней торговли. Наши ребята его утянули в гараж, год возились и привели в порядок. Теперь мы из него оперативную машину делать будем, а пока поездим на этой красоте.

Машина плавно катилась по заснеженным улицам. Вовсю работали дворники, тротуары практически стали свободными от снега.

Данилов ехал, отмечая, как все-таки изменилось лицо города. Людей на улицах больше, правда, преобладают военные, из витрин магазинов убрали мешки с песком, с домов сняли маскировочные щиты. Нет уже крест-накрест заколоченных дверей. И очередей у магазинов нет, потому что работающих магазинов стало больше.

Нет, изменилась Москва. Убрали противотанковые ежи с улиц, зенитки не стоят в скверах. Тыловым стал город, тыловым потому что война откатилась на запад.

– Знаешь, - сказал Серебровский, - скоро рестораны откроют.

– Кто тебе сказал?

– На совещании в горкоме. Они будут называться коммерческими.

– Это хорошо. Театры возвращаются, рестораны откроют. Нормально заживет город.

– Это все Сталинград. В "Правде" прямо так и написано - переломный момент в войне.

– Долго же мы его ждали, этого момента, Сережа.

– Главное, что дождались.

Они замолчали, думая каждый о своем. Вспоминая, как ждали этот день, как по мере сил приближали его. И Данилов вспомнил июньское утро, тучки в рассветном небе, чистую Петровку, деревья, Эрмитаж. Тогда он узнал, что началась война.

Его отдел ощутил ее сразу. Никогда еще со времен двадцатых в Москве не было таких дерзких банд.

Война. В сорок первом погиб от пули сволочи Широкова Ваня Шарапов. В сорок втором в райцентре Горский застрелил Степу Полесова. Стоит над их могилами маленькая колонночка со звездой. Такая же, как над тысячами солдатских могил.

Машина свернула на Неглинку, подъехала к клубу милиции.

– Ты меня на концерт самодеятельности привез?
– удивился Данилов.

– Точно, Ваня. Выступает хор Бутырской тюрьмы. Рахманинов, "Мы сидели вдвоем", - засмеялся Серебровский, - пошли, сейчас все узнаешь.
– И скороговоркой пояснил Данилову: - Я собрал ночных сторожей. Всех в предполагаемом районе действия банды. Не может быть, чтобы они ничего не заметили.

– Молодец, Сережа, вот что значит наркоматовский масштаб.

– Я же сказал тебе, ум аналитика - основа руководства.

Их ждал Никитин.

– Собрались?
– спросил Серебровский.

– Полный зал кавалерийско-костыльной службы, - сверкнул золотым зубом Никитин.

Они вышли на сцену. Данилов поглядел в зал. В полумрак уходили ряды кресел. Все места были заняты.

– Товарищи, - Серебровский подошел к краю сцены, - вы наши первые помощники. Вы несете нелегкую службу по охране госсобственности. Наверное, вы слышали, что бандиты ограбили три магазина и убили сторожей. Мы пригласили вас, товарищи, помочь нам. Пускай к сцене подойдут сторожа магазинов Советской района.

В зале началось движение, захлопали крышками кресел. К сцене подходили люди. Наверное, никогда в жизни Данилов не видел столько стариков сразу. Причем крепких стариков. Таким еще жить да жить.

– Давай, Данилов, - сказал Серебровский, - твое соло.

– Товарищи, два дня назад ночью был ограблен магазин в доме 143 по Грузинскому валу. Кто из вас дежурил в эту ночь, поднимите руки.

Руки подняли все.

– Хорошо. Теперь вспомните, ничего необычного не случилось в эту ночь?

Сторожа молчали. Думали.

– Позволь, - толпу раздвигал крепкий усатый старик со значком "Отличный железнодорожник" на стареньком черном кителе с петлицами.
– Вы, товарищ милиционер, спросили, было ли что-то в ту ночь. У меня точно было.

– Что именно? Вы поднимайтесь к нам, - предложил Данилов.

Старик поднялся на сцену, протянул руку.

– Егоров Павел Кузьмич.

– Данилов Иван Александрович.

– Слушай меня, Иван Александрович, было происшествие, я о нем постовому утром сказал, да тот отмахнулся только, говорит, не до тебя, дед. Так мы где говорить будем? Здесь? Или пойдем куда?