Успел, правда, только добраться до этого самого зальчика, да облизнуть взглядом высокую грудь забравшейся в кресло с ногами миловидной девицы, как был позван громко и вслух цокотящей по коридору мне навстречу комендантом.

— Изотов Виктор! — провозгласила женщина так громко, что испуганное эхо заколотилось в двери всех комнат, — К телефону! Первый этаж! У вахтера!

Девица, подняв взгляд от книги, уперлась им в меня, хлопнула ресницами, а затем, сглотнув, попыталась втянуть грудь и воткнуть себе пятки поглубже в зад. И в книгу назад уставилась несколько нервно. Оставалось лишь горько вздохнуть и переться вниз, размышляя над перспективами умереть от старости, но девственником.

— Виктор, — раздался в трубке, выданной мне бодрым дедом на проходной, голос Неллы Аркадьевны, — Я ценю, что ты рьяно взялся за дело, но… сбавь темп.

— Если вы про имидж, то еще и пальцем не шевелил, — кисло сказал я в трубку, — Оно само.

— Шилова тоже само? — прохладно поинтересовались в ответ, — Ты меня услышал. Вы с Салиновским висите на тонком волоске. Очень тонком. Еще пара происшествий, даже таких несерьезных как пацанские разборки, и я вас сплавлю на Коморскую. Знаю, что твоей вины тут мало, но прими во внимание. А пока можешь идти, узнать у своего соседа, что такое Коморская. Всё, давай, Изотов. Я на тебя и так слишком много времени потратила.

Вот тебе и на, грустно думал я, топая по лестнице в родные пенаты, к неродному ваннолежащему Паше. Вот тебе и опасная жизнь в Стакомске. И работа под прикрытием, и учеба на программиста. Снова куда-то законопатить хотят, партнера выдали некондиционного, куртка в убыток ушла. Не жизнь, а сказка. И что с того, что я даже сейчас могу бегать как сайгак, с парой Паш на плечах? Что толку, если морда крива? А?!

Мои горькие мысли были прерваны дружным девичьим визгом, исходящим из трех здоровых молодых глоток. Следом, не успел я поднять голову, как получил в лицо чем-то легким, твердым и звенящим, а спустя еще секунду в меня впечаталась крепкая деваха, затеявшая в этот момент упасть. Ни разу не весело, даже несмотря на крепость тела и экзоскелет, но так как я парень, в общем-то, правильный, хоть и огорченный, то деваху я всё-таки крепко обнял в полете, слегка сунув ей за плечо голову, чтобы приземлиться спиной, а не думалкой. Тряхнуло крепко, даже очень, аж захрипел сдавленно, скользя по полу с лежащей на мне тушкой.

Вот по чему скучал из прошлой жизни — так это не по интернету, сотням каналов в телеке и даже не по технике. Насмотрелся этого барахла до такой тошноты, что спустя почти 20 лет новой жизни и то не горю желанием. Скучал по нормальным девкам! Хрупким, изящным, сорокапятикилограммовым! А в приложившем меня чудище все 65 были, минимум! По местным меркам почти норма. Мол, в здоровом теле — здоровый солитер! Ну никак я большую часть местных молодых гражданок не могу воспринимать как сексуальный субъект, пусть даже это и категорически взаимно! Здоровые они! Мясистые! Огороды с ними копать будет чистым удовольствием, а вот пенисом в эти раздолья небритые тыкать — нет!

И вот лежу я на полу, макушкой в стену упертый, сладким чаем облитый, на щеке у меня шпрота, а на груди обмершая девчонка. И еще две штуки сверху охают и жалобно какую-то Надю зовут.

— Никуда завтра не пойду, — говорю я в потолок, — Дважды за день по спине досталось. Пошло всё в жопу… лечиться буду.

— А?! — растерянно доносится с груди вопрос.

— И ты иди! — в сердцах говорю я, — Можешь не в жопу, но с меня — точно!

Новая майка, новые штаны, всё в сладком чае и рыбьем жире. Изумительно. Моя новая-новая жизнь за неполные двое суток уже принесла счастья, радости и добра столько, что еле вывожу. А, учитывая вяло копошащуюся тушу на груди, которую я не могу спихнуть, так как ладони скользят по испачканному полу, — не вывожу вообще!

— Брысь, зараза! — наконец, не выдержал я, — Чуть не прибили, а теперь еще и замарывают!

Согнав с себя будущую чемпионку в тяжелом весе по Стакомску, я, еще раз обматерив рукожопых студенток, уныло побрел к себе, выгонять из ванны Пашу и устраивать стирку. Разумеется, никто меня по дороге не догнал, не извинился, не сказал «спасибо». Вот тебе и Советский Союз, царство справедливости, культуры и вежливости. Ну и что, что я выгляжу как неделю не спавший гопник-наркоман? Неосапиант я! И звучу гордо!

А вот связанный Паша вёл себя буйно. Рыча, требовал свободы, причем немедленно. На вопрос «зачем» ответил честно, коротко и ясно — время кончается. Едва успевает забежать на этаж выше к какой-то Светке, дабы по-быстрому её огулять. На ехидный вопрос испачканного и раздраженного меня о том, что это вполне может быть последний трах в его жизни, Салиновский просто свирепо пялился на меня и рычал, дергаясь в путах.

В принципе, с ним всё ясно. Он как этот доктор из английского фантастического романа. Пока трезвый и нормальный — робкий, послушный и пугливый, а как сожрёт лаврушки, всё. Берсерк, альфач, гроза района, сушеный геракл, экспресс-осеменитель студенток, комсомолок и отличниц. Но в неадеквате, с критическим мышлением на дне. Зато тормозов никак. Даже вижу историю пашиного падения, начавшуюся без взлета… его трансформация просто забивает робкий характер парня, не дает ему оформиться. И нафига мне этот геморрой?

Искушение развязать было очень велико. Остановило только понимание, что перед расстрелом его точно допросят, а значит, потом впаяют мне срок или как-нибудь еще угнетут. Просто умою руки, когда он снова примет свою отраву.

Остаток дня прошёл более-менее нормально. Даже, часов после девяти вечера, в дверь робко постучали. Приперлись девки-проказницы, прятать глаза и извинения приносить. Вместе с предложением постирать обгаженное. Последнее я отклонил, сказав, что справился своими силами, но, подчиняясь внутреннему наитию, вопросил повинное девичество о том, не знают ли они способа залатать прохудившиеся вещи. И, к своему немалому удивлению, узнал, что подобная возможность еще как наличествует!