– Неужели и дохлые крысы принимают участие в дворцовых интригах?

– Да, Забиба, и такое бывает. Используются для козней и змеи в корзинах с фруктами. Нередко царь казнил ту, что подала ему корзину с фруктами, в которой была змея, пусть даже и не ядовитая, полагая, что та что-то замышляла против него. Дошло до того, что отец мой, царь, да будет Аллах к нему милостив, перестал есть и пить то, что они ему предлагали, а встречался с ними изредка и не дольше часа, чтобы не пришлось ему отведать в их покоях еды или питья. И назначил царь, дабы оградить себя от этих козней, одну из своих дочерей (которую родила наложница, никого больше после себя не оставившая и умершая сразу же после родов) подавать ему еду и питье и следить за их приготовлением. Стало царю жить немного проще, но настал день, когда эта дочь полюбила одного придворного, связанного с каким-то из противоборствующих кругов. А он, воспользовавшись ее чувством, улучил момент и подсыпал яду в блюдо, которое подали царю на стол. Мой отец умер. Но я не посмел обвинить свою сестру в измене и решил сам обо всем дознаться. И вот открылась правда, и выяснилось, что сестра моя невиновна. Но случившееся с ней стало для всех большим уроком, в том числе и для этой женщины.

– А в чем заключался урок для женщины, царь мой?

– В том, что женщина может оказаться коварнее благородного человека, но подлецы всегда превзойдут ее в этом.

– Но разве не более ценно то, что из этой истории должен был вынести для себя ты, мой царь?

– Конечно, так, Забиба, но что ты конкретно имеешь в виду?

– Я хочу спросить, не является ли множество жен и невольниц царя главной причиной того, что во дворце обнаружились бреши?

– Да, Забиба, так оно и есть.

– Так почему же ты, мой великий царь, не ограничиваешь себя в этом?

– Ограничиваю. Как видишь, женщин в моем дворце немного по сравнению с тем, сколько их было у бывших до меня царей.

– Их немного по сравнению с ними, но по нашим меркам их все равно много, великий царь.

– Ты вновь права, Забиба, но цари меряют все иначе, чем вы.

– Да, царь мой, но когда понятия и нормы царя и его народа сближаются, формируется некоторое единодушие, необходимое для того, чтобы крепло царство и возрастало величие и могущество царя.

– Ты считаешь, что нет нужды иметь множество сыновей, которые станут моей опорой в несчастье и в горе, если они вдруг нагрянут?

– Да разве смогут все те сыновья, о которых ты мечтаешь и которых сумеешь родить, сравниться числом с целым народом, с его половиной и даже с четвертью?

– Нет, Забиба, но почему ты задала этот вопрос?

– Я хочу сказать тебе, что для того, чтобы обрести реальную защиту, тебе следует идти в другом направлении. Ты должен сделать так, чтобы народ встал на твою сторону.

– А кто он, этот народ?

– Кто твой народ, мой великий царь? Ну, прежде всего солдаты твоей армии, но только не наемники и чужеземцы, которых в твоей армии большинство.

– Разве это возможно, Забиба?

– Возможно, мой царь, если ты сам этого захочешь.

* * *

Говорила мудрая старуха, что стал царь ревновать Забибу даже к ее мужу. Поэтому он постоянно придирался к ней из-за него, но делал это осторожно. Она же отвечала ему:

– А что я могу поделать? Подумай и рассуди сам. Он муж мой по твоему закону, и я вынуждена делать все, что он от меня требует. Но то, что я вынуждена делать, еще не отражает моих желаний!

А когда он отвечал ей, что знает это и все понимает, оба они смеялись, считая эту проблему недостойной их внимания и не способной препятствовать их отношениям. Любовь их от этого не ослабевала.

* * *

Пришла как-то Забиба во дворец царя. И царь, который всю свою жизнь отдал в заложницы своей любви к ней, хотя бы и тайной, заметил, когда вышел ее встречать (а интуиция редко его обманывала), что она не такая, какой была, когда они расстались в последний раз.

И сказал царь:

– С недавних пор, Забиба, я стал замечать, что ты чем-то обеспокоена. Я пытался обдумать все, что нас окружает, и все отношения между нами, но так и не смог найти причину твоего беспокойства.

– Нет никакого беспокойства, мой царь, поверь мне.

– Но я вижу, Забиба, что ты неспокойна. Я не вижу, чтобы что-то веселило тебя и доставляло радость твоей душе. Ничто тебя не радует. Даже наши отношения приобрели оттенок рутины и обыденности. А поскольку монотонность и перелистывание изо дня в день одних и тех же страниц наших отношений навевает скуку, наверное, в твоей душе поселилась тоска и теснит твою грудь.

– Да, мой великий царь, монотонность и повторение, которое не позволяет избежать монотонности, навевают скуку, но никакое повторение не вызывает скуку, если человек всем сердцем его желает, если стремится к нему всеми чувствами и всей душой.

– Как понимать это, Забиба?

– Разве не обычно то, что восходит солнце и что оно заходит? Разве не привыкли мы к таким явлениям, как восход луны или дуновение северных ветров, освежающих человека? Разве еда и питье могут надоесть?

– Правильно, Забиба. Все эти вещи не могут надоесть, и к тому же без них не может быть самой жизни. Ничем нельзя их заменить. А то, без чего человек не может обойтись, не в силах навеять на него скуку или сделать обыденными его отношения.