– О, Егорыч! – воскликнул он. – На ловца и зверь бежит. А я спрашивал у Шушукова – может, знает твой телефон. Ты, говорят, магазин в Южноуральске открыл? Настоящим бизнесменом стал. Поздравляю!

Я совсем не обиделся на его слова, увидев с каким уважением он это говорил.

– Зачем тебе мой телефон?

– Глава поселка поручил мне собрать команду шахматистов на Хуторскую спартакиаду. Нужны два мужика и женщина. Лена, понятно, вне конкуренции. А вот кто из вас двоих – ты или Афанасьич – надо решить.

– Это ничего, что я еще действующий чемпион района?

– Когда это было! Столько воды утекло. Ну, так что?

– А какие тебе в голову мысли приходят?

– Да мне-то без разницы: вы – равносильные. Можете жребий бросить.

Так просто.

– А Виктор Афанасьевич судить не собирается?

– Играть, говорит, больше хочется.

– Ну, тогда лучше нам сыграть, чтобы выяснить, кто сильнее.

– Тогда сиди и жди – он обещал сегодня прийти. Или… хочешь, пойдем сыграем?

– Пойдем, но учти – шахматист ты сильный, но корчить из себя крутого тебе не стоит: больше на смех нарываешься.

– Ты че обиделся?

– Ничуть. Тебя хочу разозлить, чтобы вывести из равновесия и обыграть.

Мы взяли шахматы в спортивном зале и сели играть на скамейке трибуны болельщиков возле футбольного поля. Я знал – если поймаю кураж, то могу Маненкова наказать, потому не зажимался: играл раскованно и рискованно. Пока неплохо получалось…

Вдруг Сергей вскинул голову и на кого-то посмотрел за моей спиной. Я обернулся и увидел Виктора Афанасьевича. Это был он, Проскуряков – мой соперник за место в команде на спартакиаду. Он шел по тартановой дорожке, эллипсом окаймлявшей футбольное поле. Еще издали высоко поднял руку, приветствуя нас.

– Салют, шахматистам!

Мы лишь кивнули в ответ и вновь углубились в игру.

Когда Афанасьич подошел, поздоровался рукопожатием и присел, разглядывая расположение фигур на доске, Маненков встал.

– Ладно, Егорыч, перед ответственным поединком не буду тебя утомлять и обижать – предлагаю ничью, – и пересел, уступая место возле доски моему сопернику.

Я не стал возражать, хотя имел некоторое игровое преимущество.

Мы вновь расставили фигуры, и в этот момент Сергей объявил:

– Четыре партии по полчаса. Если по итогам будет ничья, тогда блиц до преимущества в три очка.

Уже в игре с Маненковым чувствовал себя раскованно. Впрочем, это еще не говорит о том, что пришел кураж – но он где-то был на подходе.

Виктор Афанасьевич человек интеллектуальный – с ним можно играть и говорить о высоких материях. Вот прямо сейчас он нам рассказал то ли байку, а то ли анекдот, как освистанный зрителями актер прервал свою роль и со сцены заявил: «Эй, а я-то здесь причем? Я что ли написал эту хренотень? Все претензии Шекспиру»

Я слушал, улыбался и играл, тесня черные фигуры Проскурякова.

Маненков сидел рядом и активно переживал, но не за кого-то из нас, а за игру – он всегда был на стороне побеждающего.

– Сергей, ты никогда не улыбаешься? – спросил Виктор Афанасьевич.

– Улыбаюсь, если слышу или вижу что-нибудь смешное. Вот сейчас, например… скажи, Егорыч, дедушке Вите: «Ну все, ты – мой, засранец седой».

– Я таких слов не знаю, Сергей Олегович, – посетовал я, объявляя противнику «шах».

Лидер наш не унимался:

– Тогда ты, Афанасьич, скажи: «Чего ты, мать твою, к моему королю прикопался?»

– Не дождетесь, сударь, – ответил Проскуряков. – Я буду проявлять полное равнодушие и сведу партию на ничью.

– Это вряд ли, – усомнился я, усиливая натиск.

– Вот гавнюк, – сказал Маненков.

– Это ты о ком? – поинтересовался мой противник.

– Я про белого коня, который забрался в твои тылы и ничем его оттуда не выдавишь. Сливай воду, Афанасьич – белыми отыграешься.

Проскуряков внял совету, и мы затеяли вторую партию. Он начал как-то по-новому, и я ответил, не понимая, куда это меня заведет – но ситуация уже сложилась на шахматном поле, и надо было играть. Меня понесло – я забыл скромность, играя черными. Похоже такого прессинга в самом начале партии Виктор Афанасьевич не ожидал. Взгляд его стал подозрительным. Возможно, ему следовало подумать. Но я делал стремительные ходы, и ему хотелось соответствовать: Проскурякову самолюбие не позволяло тянуть время. Вторую партию он тоже слил.