ПИКЕ

Аннотация

Александр Лазарев – один из ярких современных поэтов, в чем-то сродни Евтушенко.

Может быть, своей принципиальной открытостью, не признающей никаких границ искренностью, предельно доверительной интонацией, гипертрофированным чувством справедливости и сопричастности чужой боли. И – в хорошем смысле – «безбашенностью». Без которой в современной поэзии, в общем-то, делать нечего.

Новая книга Александра Лазарева, убедительно доказывает: поэту есть что сказать городу и миру.

* * * Использованы репродукции из свободного доступа почитаемых мной авторов: великого Николая Фешина и прекрасного скульптора Анны Голубкиной с целью привлечения внимания к их творчеству. Лицевая сторона обложки: «Падающие звёзды» предположительно Жана-Франсуа Милле. С благодарностью Андрею Синяеву за поддержку и долгие годы участия в моей судьбе! От автора В свою четвёртую книгу – книгу стихов — отобрал те произведения, что точнее отображают моё восприятие и понимание текущей жизни. В целом более трезвое, нежели в юности или зрелости. Но к такому постижению я, увы, пришёл слишком поздно, и случилось оно со-овсем не просто так… Сожалею, но изменить и выправить уже что-либо в судьбе своей не успеваю и делюсь с тобой, читатель, делюсь в надежде – тебе удастся! Удастся прозреть вовремя. Не прерываю свою нескончаемую песнь про «жисть», в которой совсем нет места совершенно чуждым мне пышному «штилю» и красивостям с витиеватостью. Нет непроизносимых в принципе мною слов типа «чарующий», «багряный» и «горний», нет «зауми» и сиропа, восторгов и муцина, нет всего этого в моих стихах — есть горечь и кручина… Настало время скорби и тревоги — неизбежный этап жизни мыслящего быстроглазого человека, порой излишне горячего и… уязвимого, ранимого самоеда с необоримым отвращением к ненасыщаемым и безучастным соплеменникам, жадно пожирающим мир. Человека, для которого полупустой стакан — почти катастрофа! С утраченными иллюзиями всё острей ощущаешь извечную несправедливость мироустройства от человеков. Прошло и кануло время невинных удивлений и радости жизни, пришла пора одинокого и унизительного выживания. И поразительно, как же к месту оказалась десятилетней выдержки строфа неведомого поэта: «Не вспомнить и однажды, а что такое смех и что мне было важным, и… как же жалко всех!» А эпиграфом для всей книги пусть будет: «Так устроено сердце моё, и не я моё сердце устроил…» Денис Новиков «Давно восторгов не осталось…» Давно восторгов не осталось в душе, – смятение и боль с тех пор, когда во мне скончалась моя последняя любовь «Заложил и не выкупил крылья…» Заложил и не выкупил крылья, Буцефала по дури загнал. Мне пожалованные дары я Затерял, затрепал, заканал. Заповедное вверил сороке И к молве пучеглазой заслал, Вспять по выщербленной дороге Не спеша понукаю осла. Завожу дребезжащие песни Обо всём, что изведал в пути, И с ушастого друга не слезть мне, И со стёжки своей не сойти Смятённое Вроде бы всё как обычно, а не спокойно – тревожно, многое стало привычным, то, что вообще невозможно. Смех не таким стал, как прежде, радость – как будто хмельная, что-то случилось с надеждой, с верой, любовью… Не знаю! То, чем гордились когда-то, стало разменной монетой; бледные люди заката знать не желают рассвета «Не посещаемый музей…» Не посещаемый музей, а за душой – кусочек солнца… И оказалось – нет друзей, а так: старинные знакомцы. Где каждый в собственном соку решает, рулит, выверяет… одну и ту же «высоту» с упорством дятла покоряет. Во что-то верящим ещё собратьям, рвущимся к раздаче, я не судья, я просто шёл вне поля зрения удачи. Едва в узде себя держу во времени, под жизни прессом, почти расплющенным лежу, и мир вокруг – неинтересен. Вдруг оказаться взаперти с трудом отлаженного быта, как прихотливо ни крути – а лучшее уже всё было «Когда всему познаешь цену…» Когда всему познаешь цену, то повредишься головой и лезешь с лёгкостью на стены, на лживый мир махнув рукой. Мне ни за что не примириться с укладом жизни, где (му-удры!) сплошь образины, морды в лицах диктуют правила игры! «Приметы уходящей жизни…» Приметы уходящей жизни: резная мебель, абажур, бордовой скатерти велюр, «А ну-ка, солнце, ярче брызни», – под мудрый ленинский прищур, прощальный книксен дешевизне и змейкой путаный аллюр – укор звереющей отчизне «Людей мне видеть тяжело…» Людей мне видеть тяжело и больно, слышать – тяжелее… Как прежде с ними мне жилось? Я их любил, теперь жалею «всё ишь ты да поди ж ты…» всё ишь ты да поди ж ты оставь дабожемой уже вполне погибший хотя ещё живой не вспомнить и однажды а что такое смех и что мне было важным и как же жалко всех погасшего не трогай пустой на четверых кремниста путь-дорога до судной до поры э-эх жисть моя житуха сплошная кутерьма проруха на прорухе не свет ещё не тьма Обычное дело И спорить не стоит, по факту – всё так: среди испытуемых жизнью людей несчастные люди заводят собак, счастливые люди рожают детей…

Конец ознакомительного фрагмента.