– Вы начинали как журналист в «Советском спорте», но ваших интервью со спортсменами я не видел. Вас не интересуют феномен спорта, спортсмены как собеседники?

– В «Советском спорте» это была студенческая подработка редактором на ленте новостей. У спортсменов брать интервью не очень интересно: «Мы сегодня выиграли, потому что сумели собраться». «Мы проиграли, но в следующий раз постараемся победить» – всё довольно предсказуемо. Я брал для журнала «Секс в большом городе» по заказу Ксении Собчак интервью у Елены Исинбаевой. Она уходила от любого мало-мальски острого вопроса, даже про волгоградского губернатора отказывалась говорить, хотя до этого критиковала его: «Я говорю только о позитиве». Странное получилось интервью. В этом смысле Милонов гораздо более комфортный собеседник.

– Вы как-то сказали, что более всего вам хотелось бы сделать интервью с Путиным и Стрелковым. О чём бы вы их спросили?

– У Стрелкова интервью брать уже не хочу – тогда было ощущение, что он смертник, а сейчас он превратился в поп-персонажа – уже не интересно.

Че Гевара тоже со временем превратился в поп-персонажа, но он сначала хотя бы победил. К Путину у меня одного конкретного вопроса нет. Я задал ему вопрос на пресс-конференции про Болотное дело в 2012 году, спросил, как это возможно, что Евгения Васильева, которой предъявлен миллиардный ущерб, находится под домашним арестом, а полуслепой человек, ничего не укравший, – сидит в СИЗО. Путин ответил в том духе, что митинговать можно, но только не ментов бить. И на следующий день ещё одному человеку по «Болотке» было переквалифицировано обвинение в нападении на сотрудника правоохранительных органов. Может, своим вопросом я положение человека только усугубил. Конечно, мне хотелось бы поговорить с человеком, принимающим главные решения в стране в течение пятнадцати лет. Понятно, что моё интервью с Путиным, если и произойдёт, будет долгим, но, думаю, вряд ли это возможно, пока он у власти.

– Самое неудачное интервью своё можете вспомнить?

– Я всегда недоволен своими интервью. Когда текст готовишь к печати, всегда думаешь: а здесь надо было про это спросить, здесь додавить и т. д. Например, провальным было интервью с Маргаритой Симоньян. Она завела свою пластинку заученную и так и шпарила, как она умеет это делать. Она же привыкла постоянно отбиваться от нападок, находиться всё время в состоянии обороны. Дискутировать с нею было невозможно, и в итоге получилось, что я оказался подставкой для диктофона, чтобы она рассказала, как Russia Today прекрасна.

– Насколько интересен вам жанр интервью?

– Интервью сохраняет будущее журналистики, потому что все остальные жанры уже перестали быть исключительно в нашей профессиональной компетенции. Блогеры пишут рецензии, репортажи, колонки. Интервью – последний оплот профессиональной журналистики. Всегда интересно поговорить с умным человеком, и всегда интересно прочесть этот разговор. Интервью выгодно отличается комфортной для читателя формой. Вопрос, ответ, два абзаца – это же не «кирпичи». Если ответ очень длинный, можно его разбавить вопросом вроде «Неужели?», «А что было дальше?». Это довольно банальные вещи, но об этом мало кто задумывается. Сегодня интервью действительно последняя возможность журналисту проявить свой профессионализм.

– Как расположить к себе собеседника?

– Мне кажется, желание расположить к себе очень вредит, особенно молодым журналистам, которые боятся показать свою некомпетентность, что совершенно не страшно для журналиста: его задача – не выглядеть очень умным и задавать столь же умные вопросы, а вытащить из человека детали, подробности, и чтобы это ещё было интересно читателю. Молодые журналисты боятся задавать вспомогательные вопросы, боятся перебить и переспросить собеседника, если чего-то не понимают. Если мне интересен человек – я буду его спрашивать, переспрашивать… Что касается каких-то манипулятивных техник, то хорошим приёмом является – если вы, конечно, владеете материалом – поспорить. В споре человек возбуждается, более ярко и чётко формулирует свою позицию, в более отточенной и жёсткой манере высказывает своё мнение. В печати провокативный вопрос можно и смягчить, чтобы не раздражать читателя, а герой будет выглядеть более выпукло.

– Провокативный вопрос – что это значит?

– Человек может рассказывать: «В бизнесе мне часто помогают доброе слово и пистолет». Надо тут же уточнить: «Что вы имеете в виду?», «Как помогает вам пистолет и почему?». На всех занятиях по журналистике приводят пример: какой-то лауреат Ленинской премии по физике всех журналистов отшивал, ограничиваясь пресс-релизами, и тут Аграновский спросил его: «А почему вы атомы рисуете кружочками?» – «Удобно». – «Но точкой ещё удобнее». Человек задумался, а потом Аграновского – единственного из журналистов – провёл по всему своему институту, всё показал и рассказал, потому что человек не постеснялся выглядеть смешным. Если журналист сам интересный собеседник, то и интервью получится хорошее.

– Самое непредсказуемое интервью можете вспомнить?

– У нас в «Пульсе» в последний момент слетело какое-то важное интервью (типа Умберто Эко перенёс визит), я позвонил Борису Гребенщикову: мол, спасай! Приехал, разговор был скучноватый, Борис обаятельно, но предсказуемо рассказывал про ангелов, которые ему напели, и про добро, которое нужно нести. Когда мы закончили, Гребенщиков любезно вызвался меня подвезти в машине до редакции, по дороге он говорил уже не под диктофон.

Мне кажется, что ему хотелось выговориться, он рассказывал действительно важные для него тогда вещи. Приехав в редакцию, я даже не стал расшифровывать запись интервью, а по памяти набрал этот разговор в машине, который и пошёл в печать.

– Гребенщиков не возражал против публикации?

– До того, как я стал главным редактором «Пульса», мы с моим другом Сергеем Черновым хотели написать книгу-интервью с Гребенщиковым: «Гребенщиков о религии», «Гребенщиков о любви» и т. д… Мы часто с ним общались, некая степень доверия была, я даже писал какие-то аннотации на дисках. Так что никаких претензий не было, наоборот, он был очень доволен. Подобная ситуация, когда человек выходит из привычного образа, всегда очень продуктивна.