– Что я должен делать теперь?– я очень старался не выдать моего волнения.

– Ничего. Занимайтесь тем же, чем и занимались. Вас найдут, когда понадобится. Он встал и, слегка поклонившись, не оглядываясь, зашагал по аллее.

***

Месяц прошел незаметно, в текучке и отработке новых идей. Красавец Бореллиус, лысый рыцарь и вся эта чертовщина стали забываться, но был единственный момент, который сохранял остроту воспоминаний все-таки оставался. Это была книга. Что я уже только себе не фантазировал! И все мои фантазии, связанные с тем, как бы получить эту книгу были одна нелепее другой, начиная от мысленной попытки выкупить ее у Бореллиуса и до хулиганских помыслов вроде того, чтобы, быстро закинув фолиант за пазуху, перемахнуть через забор. Пожалуй, книга – это была единственная зацепка, которая могла меня вытянуть на повторное свидание с тем странным человеком.

Прошел еще месяц, и встреча, к которой я относился даже с некоторым отвращением, стала приобретать полутона желательности: я тосковал по книге.

Прошло еще немалое время, и я даже стал подумывать, как найти Бореллиуса. Порой мое беспокойство о том, что книга ушла безвозвратно, было весьма ощутимо, и это, пожалуй, начинало мешать моей работе.

Настала мудрейшая и любимейшая пора года, когда уже нет легкомысленных солнечных зайчиков или развлекающего мысли звона капели. Я стоял у окна, за которым дул холодный северо-западный ветер, несущий низкие тучи, выкованные из свинца и стали. Капли дождя стекают по стеклу, и взгляд уходит куда-то вверх к тучам. Мысли стройны и упорядочены… «Как хорошо, что из окна виден горизонт. Это великое явление Мира, которое всегда с тобой…»

Звонок телефона врывается в мысли, разбивая хрупкую конструкцию только что построенного воздушного замка.

– Слушаю, – сказал я недовольно.

– Здравствуйте, Пегас. Вы уже, наверное, меня забыли, – это был мягкий голос Бореллиуса.

– О, нет, что вы,– я почти взорвался, – нельзя ли вас увидеть? Я хотел поговорить по поводу книги.

– Не торопитесь. Книга, считайте, ваша. Я ее вам отдам, но сначала я попросил бы вас о встрече по другому поводу.

Это был короткий и опять же очень странный разговор, после которого в голове снова появился вакуум, требующий немедленного заполнения. Я шел к тому же месту, где происходила наша первая встреча.

Я не торопился. Напротив, я двигался очень медленно по аллее парка, поддевая ногами кучки палых листьев, и пытаясь отследить странное состояние, в котором находился. Я никак не мог отследить, что же меня тревожит… Нет, определенно, я был далеко вне «зоны комфорта», так сказать, мне было, мягко говоря, не по себе…

– Выходит, я у него «на крючке»…– Думал я тогда, – Да нет, чепуха, я ведь запросто мог послать его куда подальше или же поставить условия, мол, «утром деньги – вечером стулья», в смысле, конечно, сначала – книга, а после все остальное… Но ведь не послал же и условий не ставил, более того, был счастлив, что он вообще объявился… Тоже мне – обманутая гимназистка. А может уйти прямо сейчас? Да нет, в этом случае книга «уплывет» однозначно, а так все же есть какой-то шанс. И потом ведь никто не знает, что за услуги от меня потребуются. Может, это действительно что-то такое, что окажется интересным. О, вот и он. Как и тогда, элегантен и красив. Темно синий костюм в темную же полоску, похоже, английский, пальто дорогое, да и шляпа, пожалуй, как весь мой гардероб стоит.

– Рад вас видеть, Пегас, – сказал Бореллиус немного суховато.

– Взаимно, – ответил я в том же тоне.

– Прогуляемся, если не возражаете?– он показал ладонью куда-то в глубину парка.

Мы ходили по пустынным аллеям, разукрашенным желтыми пятнами листьев, и Бореллиус, совершенно изменив тон, уже очень мягко рассказывал о причинах нашей встречи. С ним было хорошо и уютно, как может быть уютно с родным дедом, которого у меня никогда не было, и о котором я с детства мечтал, представляя себе вечерние посиделки у камина с горячим чаем и рассказами о войне.

– Видите ли, дорогой Пегас, мы, как и вы, занимаемся врачеванием… можно так сказать, пожалуй… но мы подходим к вопросу по-иному, – сообщил Бореллиус вкрадчиво.

– Да? И в чем состоит ваш метод?– естественно спросил я.

– Вот, к примеру, приходит к вам человек, у которого больное сердце. Каковы ваши действия?

– Ну, вопрос!– я даже фыркнул и пожал плечами, – По-моему, в данном случае, ответ нельзя сформулировать в общем виде.

– Правильно, но я не о терапевтических премудростях, вытекающих их диагностических. Это не главное. Предположим, что вы докопались до того, что корнем болезни является какой-нибудь застарелый холецистит и что требуется многодневная голодовка или жесточайшая диета и лишь после прохождения через все эти «круги ада» можно будет гарантировать излечение, да и то – какие там гарантии? И что же ваш пациент? По большей части своей люди готовы отдать любые деньги, лишь бы их не мучили разными процедурами, а дали какую-нибудь волшебную таблетку, с приёмом которой разом ушли бы и все их проблемы. И поверьте, бессмысленно даже пытаться что либо менять в человеческом мировоззрении, этому люди противятся еще больше, чем голодовкам или прочим врачебным «издевательствам». Вот и получается, что человек уходит от вас и после не выполняет ваших советов, да еще и говорит, что вы дурной лекарь. Так-то, Пегас! Разве нет?

– И какова ваша альтернатива?– спросил я скептически. К тому времени я уж прочел немало о разных «альтернативных» методиках.

– Моя альтернатива такова, что я вовсе не сюсюкаюсь с моими клиентами, я просто ставлю их в такие условия, что они делают все, что нужно сами и по доброй воле, без лишних уговоров.

– То есть?

– Ну, то есть, у них просто нет другого выхода, кроме как следовать тому, что им предлагается в данный конкретный момент.

– Все равно,не понимаю,– честно признался я.

– Ничего, я здесь как раз затем, чтобы вы уяснили себе то, чего раньше не понимали. Лечим мы болезни куда более сложные, в сравнении с теми, с которыми приходится иметь дело вам, и называем мы каждый такой акт врачевания «пьесой» или, если хотите – «спектаклем».

– Кто это мы?– спросил я немного иронично.

– Мы – это мы, Пегас. Не пытайтесь делать смысловые перескоки в нашей с вами пьесе. Это просто бессмысленно.

Он посмотрел на меня так, словно бы пытался увидеть что-то внутри, и мир опять завертелся, и на меня как будто свалился огромный груз понимания. Я полностью осознал то, что я не мог уйти от Бореллиуса ни в одной из ситуаций, я вряд ли вообще мог делать шаги, которые бы не находились под его контролем.