Из осенней дымной мороси вынырнул знакомый темно-зеленый "додж" сподвижника, въехал на бордюрный камень рядом с кафе, упруго скрипнув тормозами и насторожив данным техническим звуком нахохлившихся, подобно озябшим воронам, братков.

Костя, крепыш с литыми плечами, одетый не по сезону - в легкий клетчатый пиджачок, спортивного покроя брюки и штиблеты на тонкой подметке, - выскочил из машины как черт из шкатулки. Небрежно хлопнув дверцей, огляделся по сторонам, махнул в приветствии рукой Геннадию. В вырезе расстегнутого ворота его рубахи виднелась толстенная золотая цепь, размерам которой более соответствовал не нательный крест, а морской якорь.

Передвигаясь словно на пружинах, Костя в следующее мгновение очутился уже на крыльце, в окружении соседской братвы, полный кипучей силы и оптимизма.

Геннадий закусил губу, невольно помрачнев. За какой-то год Костя уверенно занял место его первого зама благодаря своей напористости, бесстрашию, веселому нахальству, жесткой логике слов, действий и беспримерному цинизму. Он мгновенно различал подводные камни в любых, даже самых, казалось бы, благополучных ситуациях, никогда не упускал из виду узловых моментов любых договоренностей, равно как и возможности воспользоваться чьей-либо слабостью, пусть и сиюминутной.

"Пригреваю на груди змею, - уныло думал Геннадий, вылезая из уюта салона в промозглое, унылое пространство.
– Правильно женушка ворчит, что прыток больно парень, чересчур прыток..."

Проходя через холл, сухо спросил Константина:

– Где Грыжа? Приедет?

Вопрос касался личности второго зама.

– В ауте, - коротко ответил Константин.
– На английском разговаривает... Действительности неадекватен.

– Ну, может, оно так и лучше...
– процедил Геннадий.

Отдыхать на Мадейре им предстояло втроем. Сильно пьющий в последнее время Грыжа являл собой не лучшего компаньона для отдыха, но главная его беда заключалась в том, что ни Геннадия, ни Константина он уже не устраивал как партнер в бизнесе. Безответственность в делах, непомерный апломб, никаких результатов в управлении группировкой и вместе с тем - равная доля... А на протяжении последних пяти лет доля составила серьезный капитал. Капитал, который они с Константином уже теоретически поделили... Практическое же выражение этой дележки предстояло после отдыха на Мадейре.

Пемза, как гриф, втянув голову в тощие, угловатые плечи, сидел за столиком в окружении уважительно взирающих на него шестерок. Уродливые шрамы на шишковатой лысине, длинный пористый нос с глубокими вырезами ноздрей и блеклые, близко посаженные глазки привлекательности его облику не придавали. При появлении Геннадия и Константина шестерки тактично пересели за соседний столик.

Присутствие столь многочисленной кодлы на рядовой и в общем-то дружеской встрече Геннадия не удивило: после убийства своего предшественника Пемза, покуда не разобравшийся во всех делах и тяжбах группировки, соблюдал повышенную осмотрительность.

– Спокойнее ему так, стало быть...
– словно отзываясь на мысли Геннадия, произнес полушепотом Константин.

Поздоровались тепло, Пемза даже прижался своей морщинистой, впалой щекой к подбородку Геннадия, помянул вскользь и елейно покойного папу: мол, похож ты на него, сыночек, как с одного дерева яблочко... Следом прибавил еще какую-то сентиментальную муру о быстротекущем времени, но, впрочем, быстро перешел к делу, избрав тон укоризненно-вкрадчивый:

– Эх, Гена, стар я уже с вами, с молодыми, соревноваться, но ведь и не за- тем поставлен, чтобы мускулатурой меряться или же бабками... Я человечек скромный, так меня учили. Пью водочку, мне ваши коньяки заморские - как волку монпансье; курю - сам видишь - "Беломор", а не всякие там "Марлибры" химические, да и одеколон у меня самый любимый "Тройной" - как был, так и есть...

Гена угрюмо кивнул, рассматривая скромный пиджачок вора в законе, надетый на поношенный, в катышках свалявшейся шерсти свитерок. К чему клонил ушлый бандит, было неясно.

– То есть в быту скромен, как раньше в характеристиках фрайеров малевали, - грустно продолжил собеседник.
– Но я - это я, а время сейчас другое, и пацанов по своей мерке мне кроить глупо, другие потребности у вас. Да и чего ж им не быть? Пусть!
– Он выдержал паузу, сокрушенно качая головой. Повторил: - Пусть, конечно... Тем более времечко сейчас золотое, демократия, мусора подвинуты, прилавки полны, были б только монеты... Так?

– Ну, ежу ясно, - буркнул Геннадий.

– Что там ежу ясно, для меня как раз дело темное, - сказал Пемза, - но вот то, что из-за монет все горести человеческие и раздоры проистекают, это факт жизненный и конкретный. А потому давай-ка мудро разберемся, как нам друг друга в доходах не обижать... Вот эти оптовики, что возле стадиона новую лавочку открыли, на моей же территории жируют, а вы их - к ногтю...

– Наши коммерсанты, имеем право, - подал реплику Константин.

– Правильно, - кивнул Пемза.
– Но они ж всех остальных торгашиков своими ценами давят, а нам прямой выходит ущерб...

– Ну, согласуем цены, - пожал плечами Геннадий.
– Отправлю своих пацанов, все утрясем... Сравним арендные ставки, транспортные накладные, отстежки во всякие там инспекции...

– Когда?
– механически спросил Пемза.

– Завтра с утра.

Пемза пожевал сухими, сизыми губами. Чувствовалось, что вступать в детальную беседу об экономических тонкостях того или иного бизнеса ему не под силу из-за отсутствия элементарных знаний современной деловой жизни. Привыкший принимать вердикты, касающиеся разногласий между блатными, и судить, опираясь на тюремно-воровские понятия, он не понимал и ничего понимать не желал в спорных моментах того или иного предпринимательства.