Полредакции на свою сторону переманил. Даже Алик мне респект оказал, а Колян, неравнодушный к Горбунковой, долго тряс мою руку. Всё так, но врага я себе нажил… Ну, пусть волнует кровь.

Зато Колька расстарается, когда я ему кассету с фотопленкой занесу — он здесь бог фотолаборатории, и творит чудеса с проявителями и закрепителями. Умеет человек…

Выдвинув самый нижний ящик румынской «стенки», я с изумлением обнаружил невзрачную картонную коробку, а в ней — электрическую машинку для стрижки. Проводную, конечно, увесистую — и абсолютно новую. Включай в розетку — и стриги!

Я включил. Машинка в руке завибрировала, жужжа сердитым шмелем. А моя «Ровента» осталась далеко-далеко… Тоже, ведь, кое-что умею.

Это, наверное, от деда передалось. Старый всегда сам меня стриг, часто клацая механической машинкой. Под «канадку».

Первой жертвой моего парикмахерского хобби стала Ритка, соседка по парте. Во втором классе еще. Обкорнал я ее знатно, мне влетело, а вот девчонкам понравились мои опыты. В старших классах, и даже на выпускной, девушки стриглись только у меня — я же не деньгами брал, а поцелуями. Двадцать раз в губы за «каре» или «гарсон». А в институте цена выросла…

Да, вуз... Выучился, зачем-то, на журфаке, хотя мог устроиться дамским мастером. А что? Вон, некоторые рыцари ножниц и расчески даже в селебы вышли. Накачали губы в куриную гузку: «Звезда в шоке!»

Тихонечко залязгал ключ в замке, и входная отворилась.

— Ой, ты дома? — донесся оживленный голос Аленки. — А я думала, приду пораньше, приготовлю что-нибудь…

— А ты где это пропадала? — суровым тоном осведомился я, опершись на швабру.

— Ревнуешь? — мурлыкнула девушка, проходя в зал. — О, как чисто!

— Ты мне тут зубки не заговаривай…

Алена рассмеялась, и от души поцеловала меня.

— В командировке я была, в Липецке. Я разве не говорила?

— Не-а, — я с удовольствием обнял девушку. Так сочетать красоту и невинность, как она, умели только в этом времени. — Алён… — мои пальцы тронули пряди волос, не знавших ни перекиси, ни красок. — Что у тебя за прическа?

— Ну, здрасте! — воскликнула подруга, распуская уродливый моток волос. — «Бабетта»!

Я молчал, перебирая девичьи волосы, прямые и длинные. И лицо у Аленки — вытянутый овал…

— «Бабетта» — отстой! — в ответ на мое авторитетное заявление девичьи бровки вскинулись изумленным «домиком». — Давай, я сделаю тебе по-настоящему модную прическу? До такой еще и в Москве не дошли…

— Ты?!

— Я, — моя улыбка немного успокоила Алену. — Да не бойся, опыт есть. Я просто… м-м… стеснялся тебе рассказывать о хобби. Ну, одни любят рыбалку или носки вязать, а мне нравится делать красивые стрижки…

— А…

Я чмокнул девушку в губы, снимая вопрос.

— У тебя замечательные волосы, всё выйдет и-де-аль-но! — зажурчал я, и велел: — Ступай, помой голову.

— Слушаюсь, — вздохнула Алена.

Видимо, властное превосходство в моем голосе звучало достаточно уверенно — Алена вскоре заняла стул, оглаживая мокрые «сосульки», а я не пожалел простыни, укутав милую клиентку.

— Ты, главное, никому не рассказывай про мои таланты, — болтал я, собирая инструмент, — а то набегут желающие…

— А зеркало? — жалобно воззвала девушка.

— Я вместо него, — издал я ворчание, и щелкнул ножницами. Благо, нашлись острейшие…

— Хоть как называется твоя модная прическа? — забурчала Алена.

— Сэссун.

— Сосун?

— Не хихикай тут! Расхихикалась… «Сэ», а не «со». Сэс-сун.

«Так… Сосредоточиться… Отрешиться от земного…»

Прическу, изобретенную Видалом Сэссуном, далеко не всякий парикмахер осилит. Здесь же не просто пряди срезаешь под углом, а кропотливо и точно, буквально миллиметр за миллиметром, формируешь эффект подкручивания внутрь. Стрижка очень проста в уходе — помыла, причесала, и пленяй! Но попробуй, создай сей куафёрский шедевр!

Я основательно прочесал Аленкины волосы, от макушки во все стороны. Разделил шевелюру на две равные части, а те локоны, что не использовались, подколол зажимами. Выбрал центральную прядь, обрезал без оттяжки… Все срезы попрядно, слой за слоем… Окантовочка… Готово!

С удовольствием потянувшись, я удивился — за окнами стемнело.

— Всё, Аленка! — жестом фокусника я снял простыню.

— Ну, ну… — недоверчиво затянула девушка.

Зажмурив глаза, она ломким шагом прошла в прихожую, включила свет, и лишь затем повернулась к трюмо. И замерла.

Девушка стояла долго, приоткрыв губки в изумленном молчании.

— Это я? — пролепетала она.

— Ага! — с величайшим удовольствием подтвердил я.

— Ма-арик… Это же… Это же просто чудо какое-то… Марик!