Как был в пижаме, Кальмар медленно обошел все комнаты. Сначала свою супружескую спальню, обставленную сообразно возможностям людей среднего достатка современной мебелью, довольно приличной, но до крайности стандартной. Наверняка в тысячах квартир существовали такие комнаты. Но для них была достижением уже эта спальня. После свадьбы они жили в двухкомнатной квартире в старом доме на бульваре Батиньоль и мебель покупали только подержанную, вроде, например, высокой кровати из орехового дерева, какая стояла в комнате его родителей.

А теперь у них была низкая кровать, и Кальмар долго не мог к ней привыкнуть, так же как к хрупкому изяществу комода, двух кресел, обитых оранжевым бархатом, стола и туалета.

Квартира раньше принадлежала родителям жены и перешла к ним, когда Луи Лаво, отец Доминики, работавший метрдотелем в «Вейлере» на площади Клиши, ушел на пенсию и основал собственное дело в Пуасси.

Во времена Лаво квартира выглядела мрачной. Гостиная, выдержанная, как и спальня, в современном стиле, была тогда оклеена красновато-коричневыми обоями под кордовскую кожу.

– Делайте что хотите, дети мои, поскольку теперь это ваш дом, но сейчас вы вряд ли найдете такие обои. Их можно мыть, не жалея воды, они нигде не отстанут. Сколько раз ты их мыла, Жозефина?

В ту пору и мебель здесь была тяжелая, из мореного дуба. Вокруг обеденного стола стояли стулья, обтянутые тисненой кожей.

Совсем как в Жиене, у родителей Кальмара. Только там почти никогда не накрывали в столовой, а ели в кухне, позади лавки.

Нет, он не вор и не намерен пользоваться этими деньгами, хотя они вроде бы и не принадлежали теперь никому.

Ну, хорошо. Допустим, он опишет полиции незнакомца. Допустим, что того найдут живым. Но разве тем самым он не предаст доверившегося ему человека?

А доверился он Кальмару не случайно, не потому, что они были соседями по купе. Незнакомец долго за ним наблюдал, задавал ему подробные вопросы и уже в Милане знал о нем почти все.

Когда Кальмар учился в местной начальной школе, а потом в лицее, товарищи называли его Червяк – не только потому, что он был самым толстым, но еще и потому, что отец его торговал рыболовными снастями на набережной Ленуар, недалеко от Старого моста через Луару.

Дом их был узкий, вытянутый в высоту, с узорчатым коньком на крыше. Лавка была тоже узкой, заставленной удилищами из тростника и бамбука, стеклянными витринами с поплавками всех цветов и размеров, шелковыми лесками, конским волосом, мотками кетгута, свинцовыми грузилами… Сотни, а может быть, и тысячи различных принадлежностей для рыбной ловли, в которых разбирался только отец.

Помимо этого, отец торговал наживкой: личинками, червями и мошками, а по воскресеньям он еще наполнял садок пескарями для ловли щук. Отец Кальмара в противоположность сыну был высокий и тощий, к тому же белокурый, со светлыми отвислыми усами. Жюстен придумал ему прозвище, о котором никогда никому не говорил. Он прозвал отца Хилым Галлом, потому что у того было бледное, веснушчатое лицо и он выглядел всегда таким изможденным, что казалось, его длинное туловище скоро согнется до земли. Отец умер молодым, в 42 года, от чахотки. Мать говорила – от воспаления легких, но на самом деле это был туберкулез.

Вдова продолжила дело мужа. Она справлялась в лавке одна, а мальчишка по имени Оскар субботними вечерами по-прежнему ловил для нее неводом рыбешку да поддерживал в глубине садика «фабрику по производству червей». Но соседи стали жаловаться, так что пришлось буковыми ветками замаскировать шест, на который насаживали баранью голову, регулярно поставляемую из соседней мясной лавки. Через несколько дней там заводились черви, которые затем падали в сито с опилками.

Червей продавали ложками. Кальмар помнил, что, когда он был маленьким, столовая ложка стоила двадцать пять сантимов.

Но почему он вспомнил об этом, тщетно ища, куда бы спрятать деньги? Однако такого места в квартире не оказалось. Вот, скажем, раньше, вскоре после их женитьбы, тут стоял огромный зеркальный шкаф, на который можно было положить что угодно – и никто бы не увидел.

В конце концов Кальмар взял свой портфель, где лежали различные рекламы, вытряхнул из него содержимое и засунул туда пачки денег. Себе он оставил только одну стодолларовую бумажку, чтобы проверить, не фальшивая ли она. Такая проверка представлялась Кальмару необходимой. Никогда у него не было и никогда не будет воровских замашек! Но ведь обязан же он узнать, настоящие это деньги или фальшивые, хотя бы для того, чтобы решить, как быть дальше.

– Очень прошу тебя, Жюстен, обедай у Этьена.

Какая-то мания или, если угодно, привычка, присущая, очевидно, многим женам.

Когда Кальмар служил скромным репетитором в лицее Карно и деньги у них водились редко, случалось, он время от времени баловал себя хорошим обедом в ресторане на бульваре Батиньоль – старомодном ресторане, с зеркалами на стенах, высокой конторкой для кассирши и металлическими кольцами для салфеток. Мадам Этьен сама сидела за кассой, а месье Этьен, отличавшийся огромным красным носом, ходил от столика к столику, советуя попробовать рыбу по-нормандски, или рагу из гуся, или утку с бобами.