Сознание заволакивало тьмой, и я подумала — лучше, если я действительно немного посплю?

Но сон мой оказался недолог. Я только закрыла глаза, как кто-то затряс меня за плечо. Я дернулась — нашли время, но сразу вспомнила все и встрепенулась.

Я успела сесть непонятно зачем, завернулась в пальто и плавала в белом мареве, душном и влажном. Глаза начало немедленно жечь, я зашипела, поняв, что тушь не выдержала и все-таки потекла, а тот, кто пытался меня разбудить, стоял напротив и расплывался. Высокий, темный, на голове удивительно белая каска. Я сморгнула слезы — женщина?

— Простите, сестра. Лоринетта упала без чувств. Ох, я говорила вам, что она в тяжести. Какой грех.

То, что было за спиной говорившей, не походило на стены лифта, зеркальные, как большинство лифтов в бизнес-центрах. Это было что-то вроде комнатки, утопающей в удущающем аромате стирки…

Стирки? В голову пришла странная ассоциация, но это в самом деле был запах дешевой прачечной.

— Послать за матерью-настоятельницей, сестра?

— Погоди…

Что это такое? Последствия того, что я надышалась дымом. Что-то случилось с моим мозгом, такие видения и не только, самые настоящие галлюцинации — зрительные, звуковые, осязательные, возможно, я нахожусь в коме в больнице. Я ущипнула себя — болезненно, но это спящий мозг мог среагировать на уже возникшую боль. 

Потерянно я смотрела на свои незнакомые руки. Короткие ногти — ладно, местами застарелые уже мозоли. Кость намного тоньше, чем была у меня, по кистям видно, что конституция стала изящней. На мне не пальто, как я могла бы предположить, не брюки, а нечто вроде длинного серо-синего платья, я непроизвольно дернула ногой — на ступнях вместо кед болтались непонятные мюли.

— Сестра?..

Моя рука потянулась к груди. Креста нет, значит, «сестра» — все же родственница? У меня нет и не было никаких братьев и сестер и неоткуда возникнуть подобным мыслям. Мое подсознание не могло сотворить такой бред — с таким же успехом я могла бы услышать обращение «госпожа доктор». Никто никогда так не говорит ни на одном из тех трех языков, которые мне известны, включая русский, родной…

— Иду.

Тело поднялось против воли — легкое, казалось, что я стала существенно ниже ростом, и было так странно потерять эти пятнадцать сантиметров или чуть больше, над моей головой нависал деревянный закопченный потолок, взгляд поймал дрожащий свет свечей в стоящем рядом подсвечнике, слух уловил крики боли и страха.

Кто бы я ни была, за помощью сейчас явились ко мне?..

Меня пугало и одновременно восхищало ощущение того, что тело — не мое. Оно плохо мне подчинялось, так посреди ночи пытаешься пошевелить затекшей рукой или во сне стремишься сбежать от опасности. Меня пугало и восхищало, что все, что я вижу, не то чтобы мне незнакомо — оно со странного ракурса. Я смотрю на людей — на эту вот женщину — снизу вверх, как смотрела на взрослых подростком, и в то же время то, что меня окружает, давит на плечи. Я стала другая или мир стал другой?

Но ноги шли, руки двигались, легкие вдыхали тяжелый пар, по виску бежала капля соленого пота. Я даже мюли не потеряла, пусть пол был неровный и споткнуться было раз плюнуть. Я спешила на чей-то крик, мне незнакомый, и на пятки мне наступала, торопилась женщина, злобно бормоча в спину:

— Сообщить матери-настоятельнице, сестра. Не место в нашем приюте развратницам. Какой пример! Лоринетта, помяните мое слово, сестра, в тяжести уже приехала сюда. Но кто знает, сколько раз она успе…

— Помолчи, несносная! — выпалила я, и воздух в легких кончился. Голос был не мой, слова не мои, я скорее бы рявкнула на нее куда резче, как на ведьму сегодня… Лицо мое заливал пот, я утерла лоб рукавом платья, обратила внимание на белые, будто школьные, манжеты, сделала шаг, наблюдая, как из-под подола высунулась тряпочная туфля и тут же угодила в грязную лужу.

— Сестра Шанталь! Да поможет нам Лучезарная своей бесконечной милостью, Лоринетта отходит в Пристанище ее!

Еще одна девушка, выбежавшая мне навстречу, была совсем еще юная, изможденная, лицо ее было пугающе красным, а руки — распухшими и сморщенными, как от воды, и в глазах девушки не было страха или сочувствия — только принятие.

— Отмучилась, — пролепетала она, а я вздрогнула от резкого, невероятно громкого крика, оттолкнула девушку и бросилась в широкий проем за ее спиной.

Это была огромная комната, утопающая в смраде, белой взвеси пара и жаре, со всех сторон шипел и плевался в котлах кипяток и пылали топки, ноги мои оказались в воде, но, ни о чем не думая, вообще отказываясь воспринимать эту странную, слишком осязаемую реальность, я подбежала к женщинам, толпящимся возле кого-то, корчившегося на полу.

— Вон пошли все! — вот теперь я на них уже заорала, кого-то отпихнула, упала на колени прямо в лужу рядом с кричащей от боли женщиной. — Вон все, распахните окна, дайте воздуха, скорее, и позовите врача! Быстро!

Почему я не крикнула «звоните в скорую»? Правильно, логично, разумно? Женщина то хныкала, то издавала резкий, полный боли и страдания вопль, она свернулась на грязном полу, схватившись за живот, а я судорожно вспоминала, как отличить выкидыш от перитонита. К сожалению, что мои учебники, что книги родителей говорили больше о людях уже не живых, а Андрей был газодымозащитником, а не парамедиком, и его пособия могли помочь только пострадавшим от пожара. Так что? Что с этой несчастной?

Женщины вокруг меня продолжали шептаться, реветь, делали какие-то странные жесты, и никто из них не двинулся с места.