А я вся горю.

Один раз очнусь - подружки мои по палате все те же, только на подружек все меньше похожи. Другой раз очнусь - где-то в коридоре мама моя скандалит. Вызнала, наконец, где я нахожусь, рвется к Валиевой: что вы сделали с моей доченькой? Зачем волосы стали у доченьки жесткие, глаза большие? Зачем под носом усики пробиваются? Раньше плоская была, страшненькая, но все же девушка, могла надеяться, вдруг какой дурачок в жены возьмет, а теперь?..

Не знаю, что там со мной происходило, но когда маму впервые ко мне пустили, она криком кричала. Рассерженная Валиева даже приказала перевести меня в реанимацию - туда посторонних не пускают. Но потом меня снова вернули в мою палату, я даже застеснялась: подружки мои за это время превратились в крепких парней. Нигера, она теперь называла себя Алишером, мне даже понравилась. Черные усики, волевой подбородок, глаза тигриные. Я настоящих тигров ни разу не видела, но вот у Алишера были такие глаза, что невольно назовешь тигриными.

Короче, в клинике Валиевой я провела почти год. Человеческий организм формируется медленно. Двадцатилетнему мужчине, чтобы стать двадцатилетним, именно столько лет и требуется, а у нас все шло ускоренным образом. Эта Валиева научилась решать проблемы. Я из-за нее и в зеркало уже боялась заглядывать. Хочется, а боюсь. Загляну, а на меня из зеркала смотрит худощавый мужчина, симпатичный - я бы могла таким увлечься.

И подружки мои...

Раньше мы все валялись на кроватях - старые кислые девы. Одна заговорит, другая уже завидует. Раньше одна если усмехнется своим мыслям, то остальные уже надуются - вдруг она издевается, надсмеивается над ними? Раньше на каждой тумбочке лежали белые салфетки, занавески на окнах всегда белые, глаженые, белье чистое.

А теперь!..

Старшая сестра уже устала ругаться: салфетки вечно в пятнах, Азиз (его раньше Азизой звали) того и гляди котлету ухватит руками, а Карима, та кривоногая девушка из Ангрена, то есть Карим теперь, так вот она... он, точнее, он покуривать начал. А то сядет на подоконник и поддразнивает проходящих девушек.

Да и сама я...

Мама придет, сядет рядом, я ее поглажу по плечу:

– Хватить плакать! Помощник в дом идет, парень в дом идет, а ты плачешь.

А мама пугается моего голоса, усов пугается. Да что ж это такое, моя Фарида? Да как ты могла решиться?

– Не Фарида, - скажу, - Фарид.

А мама вновь в слезы. Вот усы, говорит. С такими усами, говорит, ты у меня попадешь в милицию.

В общем, всем нам давно хотелось домой. Я уж думал: встречу Абида Салиховича, скажу - вот, старый, говори спасибо своему возрасту! Девушек обижать...

Старшая сестра больше всего ругала нашу палату. Пожалуй, было за что. С некоторых пор Алишер стал где-то спирт выпрашивать (у сестер, наверное), мы, конечно, и к этому приобщились.

Больше всего нравилось нам бегать смотреть на новеньких. Они шли к Валиевой со всего города. Я раньше не думал, что в нашем городе столько дурнушек. И каждой Валиева обещала счастливое будущее. А они, дурочки, сидят - одна косая, другая кривая, а мы втроем посмеиваемся над ними, да им подмигиваем. Было, и ущипнем при случае.

Выписываясь из клиники, мы получили и новые паспорта. Разошлись, договорившись попозже встретиться в чайхане. Забавно было войти в знакомый родительский дом (теперь-то я свой построю!) - входил уверенно, крепко. Отец чуть с ума не сошел от радости, созвал соседей, зарезал барана. Шум, споры, гвалт. Я только посмеиваюсь.

С сестренками оказалось труднее. Они привыкли, что я, как все, что на меня можно свалить любую работу. Пришлось разок наподдать им, чтобы не забывались. Привыкли. Одна мама не могла привыкнуть, страдала.

Лучше всего было вечерами. Выйдешь на улицу, на площадь, гуляешь себе. Девушка, а, девушка?..

Хорошо.

Даже сердце вдруг замрет.

Вот был тощий, невзрачный, все о любви думал несбыточной. А теперь что? Все есть. Позови девушку, сама придет. Только, к сожалению, удовольствие это быстро кончилось. Городок у нас небольшой. Всякие серые шейки быстро превратились в нормальных парней, а потом парнями захотели стать и обыкновенные девушки. Парнем-то лучше быть! И на работу примут, и не насмеются при случае... Прошло какое-то время, и девушек в городе стало наперечет. А мужчин все больше и больше. И видно, что женских рук не хватает, мужчины вроде и молодые и симпатичные, а смотришь - рубашки на них мятые, брюки неглаженые. Кое-кто от отчаяния и бриться перестал. Встретимся с Алишером, пройдемся по площади - одни мужики кругом. Да что же это такое?

Как-то лежу отдыхаю. Прямо в башмаках завалился на диван, лень снимать. Рукой пошарил - сигареты ищу, а под руку книжка попалась. Стихи.

Ишь чем сестренки занимаются - стихи читают? Я сильно удивился: сами ведь собираются в клинику Валиевой, зачем им стихи? Что они вычитают в стихах?

Полистал страницы, вдруг что-то дрогнуло в сердце. Вспомнил: я еще когда не Фаридом был, уверенным и волевым мужчиной, а несчастной тощей Фаридой с некрасивыми близко посаженными глазами, мне это стихотворение почему-то нравилось. Я сейчас его даже вслух прочел.

Ты - мое солнце, - я прочел, - сжигающее

мои леса.

Соль на холмах и дорогах, как иней.

Я в пустыне.

Миллиарды песчинок поют и рыдают на все голоса.

а в душе моей плачут ископаемые леса...

Я бы мог сохранить их, посмей я тебя убрать,

я бы мог сохранить, посмей я тебя убить,

но ты в небе, одна

и лесам суждено погибать,

и над миром, спаленным тобою,

тебе только быть.

Обожженной душою тянусь в непрозрачную высь: