— Нам будет потрясающе вместе, — сказал он мягко. — Я знал это с первого раза, как коснулся тебя.

— Ты знал? — прошептала она, в то время, как его руки скользили по ее бедрам.

Он поймал ее палец зубами и мягко пососал его, а затем укусил нежную подушечку нижней части ее большого пальца.

— Да, — он прижал свой рот к ее груди, и она слабо вскрикнула, когда его зубы слегка сомкнулись на твердом соске, выступающем из белой сорочки, — после того как я ушел от тебя той первой ночью, я почти вернулся.

— Я бы не позволила тебе войти. — Ханна зарылась лицом в его грудь.

— Я бы достучался в твою дверь и взял бы тебя так или иначе, — сказал он хрипло.

— Я бы поборолась с тобой. — Она почувствовала, что его шепот возбуждает ее.

— Недолго.

— Почему ты не пришел? — прошептала она. — Почему ты ждал все это время?

— Я не знаю. — Он приблизил ее к себе. — Может быть, потому, что я не был уверен, хочу я тебя поцеловать или убить, — сказал он с легким смехом, когда укладывал ее в глубину мягкой постели.

— А теперь ты уверен?

— Да. — Он опустил край ее сорочки и поцеловал ее в этом месте. Его поцелуй был долгим. — Я хотел знать, ты отдаешься мне потому, что хочешь, или будешь холодным камнем, выполняющим условия контракта?

— Что?

— У меня теперь есть ответ, не так ли, дорогая? — Он провел рукой по ее телу. — О, да.

— Грант? — Ханна снова зарылась в подушки. — Помолчи теперь.

Он несильно зарычал, когда укусил ее за горло. — Дай мне твою руку, — прошептал он, — и…

— Нет, Грант, пожалуйста. — Она толкнула его, и он затих. — Что, ты думал о… обо мне как о холодильнике, выполняющем условия… условия контракта?

— Что? — Он раздраженно улыбнулся. — Черт, я не записывал.

Она села, вдруг с болью осознав, какой развязной она, должно быть, выглядит в одной только сорочке, с распущенными по плечам волосами и размазанной губной помадой, и снова зарылась в постель и попыталась, не найдя ничего лучшего, укрыться до подбородка.

— Что ты имел в виду? — настаивала она.

— Ханна…

— Контракт не дает тебе права… — она перевела дыхание, — затащить меня в постель, и ты это знаешь.

— Мой Бог, женщина. — Он засмеялся облегченно. — Ты собираешься провести здесь обсуждение всех юридических тонкостей? Хорошо. Технически, полагаю, ты знаешь главное. — Он вскочил и схватил ее за запястье. — Наш брачный договор таков. Теперь посмотри и…

— Я не знаю, о чем ты говоришь. — Ханна вырвала свою руку. — Грант, ничто не дает тебе права…

— В чем проблема, Ханна? — сказал он, и голос его вдруг стал холодным и скучным. — То, что я делал, — это занимался любовью с моей женой.

— Ты хочешь сказать, что пытался соблазнить меня.

— Прости меня, — сказал он мягким, но угрожающим тоном, — но я не вижу различий.

Ханна собрала постель вокруг себя.

— Мы согласились, что… что секса между нами не будет, но ты…

— Какого черта ты тут болтаешь? — Грант скатился к краю матраца, встал на ноги и положил руки на бедра. — Как ты предполагала иметь ребенка, Ханна? Найти его в капусте или ждать, пока аист принесет и бросит его в твой подол?

— Таким путем, как мы согласились, конечно… искусственное оплодотворение, Грант. Мы сказали…

Резкий, грубый звук его смеха прокатился по комнатам. Она почувствовала, как краска стыда разливается по ее лицу, когда он смеялся снова и снова.

— Давай я скажу тебе напрямую. — Он с трудом перевел дыхание. — Ты подумала, ты действительно подумала, что я соглашусь… соглашусь заниматься любовью с пробиркой?

— Да, — слезы злости появились у нее на глазах. — Да, конечно. Вот, что ты сказал. Вот, что мы обсуждали. Мы…

Его смех превратился в злобное рычание, и Ханна закричала, когда он внезапно схватил ее и бросил поперек кровати.

— Ты думала, я соглашусь надеть кольцо на твой палец, дать тебе мое имя, черт, дать тебе моего ребенка, и все это даже не прикасаясь к тебе? — сказал он сквозь стиснутые зубы.

— Так мы договорились. — Ханна сделала гримасу, пытаясь освободиться.

— Нет. Нет, Ханна, мы так не договаривались. Что ты за женщина?

— Не та, что спит с мужчиной, потому… потому что она подписала клочок бумаги!

Лицо Гранта исказилось от ярости.

— Ты произносишь это так, словно даешь урок морали. Но какая мораль заставляет тебя думать, что лучше зачать ребенка в пробирке, а не от мужчины?