— А пойдем-ка на полигон сходим! — сказал вдруг князь.

— Сотня! Упор лежа принять! — сотник Добран, чью могучую шею украшала серебряная гривна, полученная за храбрость, орал на пополнение, что пришло из верных хорутанских родов. Парни были крепкие, к работе привычные, и воинами стать хотели до зубовного скрежета. Такими, как сотник! Чтобы белый плащ с красной полосой, и чтобы у дома почетный столб со звездой стоял... И чтобы все девки при одном только виде вчерашнего Лавриты или Будимира коленки себе кипятком шпарили.

— Тридцать отжиманий!

Парни тупо сгибали руки, не понимая, какое отношение имеет белый плащ и ошпаренные девичьи коленки к каждодневному изматывающему бегу, тасканию камней и подтягиванию на перекладине. И ведь даже оружие еще не давали! А они-то думали!

— Чего разлегся? — орал сотник, который каждое утро бежал вместе с ними, дыша при этом ровно, словно просто гулял по лесу.

— А ты чего мне указываешь? — взвился здоровенный бугай, которому все эти порядки не понравились с первого дня. — Мы в войско пришли! Мой отец и дед в походы ходили, и прадед тоже! И никто из них о таком и не слышал даже! Оружие когда нам дашь, сотник? Чего старые обычаи рушишь? Мы — вольные мужи, а не холопы твои.

Сотня замерла в ожидании, а сотник поднял глаза к небу! Опять! Сейчас начнется действо, обязательное для всех армий мира, и для любого времени.

— Оружие тебе дать, воин? — ласково поинтересовался сотник. — А что ты с ним делать будешь, если тебе его дам? Может, задницу мне надерешь, слабак?

Программа данного разговора была прописана в Уставе, в разделе для десятников и сотников, и была отработана до мелочей. К сожалению младшего и среднего командного состава, калечить и убивать новобранцев в воспитательных целях было строжайше запрещено. В противном случае виновный лишался месячного жалования. Заданный Уставом процесс пока сбоев не давал, и сотник услышал ожидаемый ответ:

— А вот, и надеру!

А что еще мог ответить на глазах своей сотни крепкий детина, только что вылезший из глухой хорутанской деревни на четыре двора?

— Сотня, встать! Смирно! — проорал сотник. — В две шеренги становись! Воину Яниславу копье принесите! Он меня сейчас им убивать будет!

Десятник принес фрамею, и сунул ее в руки совершенно обалдевшего парня. Сотня загудела, увидев, что командиру принесли обычную палку, а самые умные уже догадались, что мужик с гривной на бычьей шее этого дурня уделает и так. Но с палкой все получится гораздо веселее. Так оно и вышло.

Воин Янислав сжал копье белыми от напряжения пальцами и начал ходить кругами вокруг сотника, который стоял, обманчиво расслабленный.

— Ха! — сделал воин выпад, на который Добран даже не отреагировал. Он не достал до сотника примерно на локоть.

А вот следующий удар получился, что надо. Ну, почти... Могучий укол, в который провалился новобранец, ушел в пустоту. Сотник лениво отклонился в сторону, перехватил копье и толкнул плечом парня, который повалился в пыль. Фрамея улетела в сторону, а палка в руках сотника стала подниматься и опускаться, с сочным шмяканьем украшая спину бойца кровавыми полосами. Тот тихонько кряхтел, но кричать и не думал. Позор ведь великий слабость показать! Он выдержал избиение до конца, и упал на землю, кусая губы от боли и унижения.

— Чего разлегся, падаль? — услышал он ласковый голос командира. — Встал в строй!

Воин поднялся и, на подгибающихся ногах, пошел на свое место.

— Кто-нибудь еще хочет оружие получить? — многозначительно спросил сотник Добран, поигрывая палкой. — А то вон копье лежит. Никто? Тогда вот вам мое слово. Воин Янислав на неделю идет на кухню, репу чистить и зерно молоть. Ждет, пока спина не заживет. Если бы ты, лысого ежа выпердыш, застонал хоть раз, то уже завтра к мамке в деревню вернулся бы свиней пасти. А так вроде яйца есть, может толк выйти. Чего стоишь, на кухню иди!

Янислав вышел из строя, плавясь под насмешливыми взглядами товарищей. В спину ему неслись обидные смешки.

— А чего это мы развеселились? — удивился сотник. — Разговорчики в строю? Пятьдесят отжиманий и три круга вокруг лагеря! Это вам вместо ужина! Упор лежа принять!

— Суров ты, Добран! — усмехнулся князь, который подошел сзади.

— Княже! — сотник голову и ударил себя кулаком в грудь. Так их Деметрий научил. — Сам же говорил, тяжело в учении, легко в бою.

— Говорил, да, — согласился князь и повернул голову на шум, доносившийся от города.

— Княже! — заявил запыхавшийся мальчишка из Сиротской Сотни, который прибежал с выпученными глазами. — Там такое! Там такое! Купцы из Бургундии пришли! Тебе самому эту страсть увидеть нужно!

Нотарий Стефан уверенно шел по направлению к Мясному рынку. Он любил бывать здесь, любил людскую толчею, любил шум этого места, и даже его запахи. Тут все было просто и понятно. И люди были простыми и понятными. Здесь не нужно было думать, прежде, чем говоришь и тщательно обдумывать каждое услышанное слово, ища в нем скрытые смыслы и намеки. Здесь белое было белым, а черное черным. И наблюдение за этой жизнью, чрезмерно простой и незатейливой для служащего императорской канцелярии, было для Стефана единственной отдушиной, позволявшей отдохнуть от хитросплетений дворцовых интриг. Август Ираклий был в походе, как и приличествовало императору-воину, а первым лицом Константинополя на время стал куропалат, управляющий дворцовым хозяйством и командующий дворцовой стражей заодно. Он не был евнухом. Напротив, он был младшим братом императора Ираклия, а потому лишенные мужских радостей вельможи только клацали зубами, но покуситься на его власть не решались.