– Что притихли! Иду я, иду!

Белка нос из дупла высунула, проказница, не боится. Знает, не трогаю я живность лесную без надобности. Вчера орехов мне натаскала и шишку кедровую принесла, а я в благодарность сушку яблоневую ей оставила. А вот зайцу не повезло, лапу ранил, что не вылечить, пришлось заколоть, не мучить животное, а мне бульон наваристый будет. Лиса из-за бурелома хвостом рыжим вильнула, а за пнем корявым иголки ежа блеснули. Провожают до границы, за которой нет счастья, боль одна и терзания.

Из раза в раз одно и то же. Нет мне выхода из тени ночной. Держит узницей, не пускает.

Деревья расступились, открывая могильник. Поляну неживую. Очерченную силой моей. Сдерживающей мощью лунной отмечены символы жизни по стволам деревьев. Не дают разрастись смраду усопших. Гниющему тлену и желаниям мертвых. Погибель несет мир загробный, не сулит блага стороне света.

Века стелются чередой, а мир неизменен. Там, за гранью, где жизнь кипит настоящая, сменяются поколения. Только свет все так же пополняет ряды мертвых. Присылает израненные в сраженьях души, измотанных пленников своих неудач. Обреченных на скитания в сумерках вечных. Извращенные, жуткие страхи души не дают уйти, переродиться. Здесь и встречаю их я, пришедших из мира живых.

Законы вселенной смеются: «Свет хорошо, тьма коварна». В то время как белый день порождает черноту в человеке. Не справившись с роком в мире, мертвые влачат жалкое существование, пытаясь прорваться обратно, завершить неоконченные дела.

Хрустнула сухая ветвь сосновая. Упала передо мной, перекрывая путь.

– Началось.

Бунтуют серые тени, не пускают к себе. Босыми ногами я провела по опавшим осенним листьям. Очертила круг и достала щепотку трав из мешка.

– Сохрани, сбереги, скрой от глаз. Мир защити, – зашептала и подула на ладонь, развевая полынь, розмарин, лавр с лавандой.

Ветер подхватил истолченные травы, закружил в воздухе запах душистый. Успокоил на время силу мертвую.

Вышла смело из круга и ступила на землю покойных.

Могильные плиты – тусклые, полуразрушенные, недавно появившиеся, свежие. Нет им конца и края. Океан надписей на всех языках света. На латыни, иврите, русском, арабском… Это джунгли, непроходимые лабиринты дорожек, спусков, поднятий. Венки, цветы, заброшенные ограды, куда веками никто из живых не являлся.

Блеклые, мутные, почти растворившиеся призраки и совсем молодые, яркие, только перешедшие грань смерти – смотрят. Смотрят на меня как на единственную надежду. Словно мне им грехи отпускать. Нет, совсем нет. Здесь я им не помощник, не проводник к перерожденью. В моих силах только разговор, только приоткрыть завесу пребывания в темноте ночи и не пустить души их в мир живых.

Провела пальцем по пыльным надгробиям. Вывела символы призывные. Кто из мертвых откликнется? Не спешат они к разговорам душевным, всё лазейки ищут проскочить к свету земному.

– Нет вам хода обратного, слышите!

Поодаль стоят, думают, выбраться смогут.

Было и такое тоже. Не сумею сдержать призраков, грань трещиной сразу идет. Тогда бестелесные в мир солнца ступают. К делам незавершенным бросаются. Пугают живых.

– Нет так нет! Стойте веками, тысячелетиями, пока не одумаетесь! – прикрикнула на серые тени.

Присела я в центре перекреста кладбища, каких безграничное множество здесь. Зачерпнула пригоршню земли. Размяла в ладони, пропустила сквозь пальцы, выискивая нужное место. То, в которое сейчас попасть важнее всего. Прикрыла глаза, прислушиваясь к потокам лунным, вдыхая запах разрыва грани. Приторно-сладкий, удушливый, вязкий, невидимой дорожкой тянется по правую сторону. Но в нем что-то чужеродное, вкрапления неизведанные. Будто свежесть проскользнула и тут же исчезла.

– Ханна, давай туда быстро! – крикнула помощнице, показывая дорогу.

Сова расправила крылья, поднялась в воздух послушно, чтобы сдержать души до прихода моего. Сама я поднялась и, придерживая платье, побежала во всю прыть, боясь опоздать.

Мелкие камни кололи, иголки сосновые на земле пекли стопы. Кровавые царапины по голени от колючки с обочины. Все заживет, затянется, как в водицу речную ступлю. Это нестрашно. Перепрыгнула яму, перешла овраг небольшой, поднялась в пригорок, свернула раз и еще раз. В нескольких сотнях локтей передо мной туман сизый рванным облаком стелется. Значит, верное направление.

В небе Ханна над ним по кругу летает. Крыльями машет, глазом зорким всех видит. Взволнована не на шутку, что-то не так. Камнем летит вниз и вновь вверх взмывает, словно защищает кого. Я ход прибавила. Дыхание сбилось, ноги устали, но в марево шагнула. Дальше вытянутой руки ничего не видно. Плотный туман с жалящими каплями-иголками впивается в лицо, руки. По сторонам неживые смотрят, нервничают, шепчут. Мужчина во фраке подгоняет:

– Дальше… дальше…

Ребенок рядом:

– Иди… иди…