Чтоб оплакивать тех, которых

Не существовало.

Мне мало быть просто частью,

Но и целым – мало.

Мне нужно выстрадать счастье,

Которого не бывало.

И боли мне мало тоже:

Из конца в начало!..

Бесконечности круга, Боже!
–

Мне мало! Мне мало! Мало!

Дышу от звука до звука

В мире, где нету меры,

До последнего стука

Его сил и Его веры.

Человек разлинован, как лист, отрезан, зашит в тетрадь,

Иссечённый косым дождём наклонных.

Ветер ли станет эту тетрадь листать,

Оставляя промеж страниц свои стоны?

Ветер ли вздыбит павлиньим хвостом, распушён и густ,

Веер алых полей, рябой, но стройный?

Ветер ли вспомнит чёрствой бумаги хруст,

Превратившейся в пыль под его воем?

Человек неподвластен себе, он заперт внутри границ

И внутри времён, и внутри тела.

То ли дело свободный размах перелётных птиц

И гранитная мощь Невы – то ли дело!

То ли дело – книги, разомкнувшие стрелок круг,

Они даже пахнут по-прежнему сквозь время,

Словно не было стольких лет и стольких рук.

Истлеет бумага, Рукопись не истлеет.

Что у меня осталось и чем превозмочь предел,

Шкалу, мерку, грань, берега, уставы?

Моей свободе – единственный удел -

Мысли и карандаш в правой.

I

Всё в голове. Почти ничего снаружи.

Уже

зрачку уже некуда. Столько 'если',

столько 'бы' через уши

влезло

и сидят в этой крошечной головёнке

с поджидающей точкой где-то

на краю света,

заплетённого в шторах, щемяще тонких.

Холодно. Лето.

II

Это лето дарит нам неземное небо,

резкие тени на мостовых,

меняет местами

чёрное с белым на зебре

под ногами, которые сами

знают, куда им идти по такой красоте площадей,

но мы не пускаем их:

бегите скорей, скорей,

только не к, а от,

и пусть будет счастлив тот,

кого от, и да будет днесь ему вдоволь хлеба,

и д'олги ушедших дней

да оставит ему восхитительное неземное Небо.

III

Интро. Дождливо. От ёлок – одни силуэты:

Грустные лапы – кляксами на вечернем небе.

Лето.

Такое, каким привыкли, в ч. б. и сепии.

И отнюдь не тоскливо, напротив, совсем свободно,

Словно бы капля могла не лететь книзу.

А куда угодно. Куда угодно.

Реприза.

В крещёном дождями воздухе пахнет травами.

На правах безвозвратно ушедших все эти годы

Будем считать правыми.

Аминь. Кода.

Под лунной пудрой – жестянки крыш -

Ломаный горизонт города.

Музыка эхом в прохладе ниш

Треплет гранитные бороды.

В объятьях с тенью встречать рассвет,

Накрепко заплетясь стеблями.

Солнце тронет – и тени нет.

А может, и вовсе не было.

Седым мотыльковым светом,

просеянным через сито,

мучнистое утро скрыло

отрез гранита.

Ещё не проснулись окна,

над портом застыли краны,

заводы не закурили.

Рано.

Сливаясь с прозрачной дымкой,

здесь Фёдор Михалыч бродит

и с первым лучом неспешно

в рассвет уходит.

Дорога открыта шагу,

а контурный город – взгляду.

Похожие на раскраску,

парят фасады.

И всё, что под взгляд ни ляжет,

продлится, когда я кану

дома, мундштуки заводов,

жирафы-краны.

Пора. У меня есть время.

Довольно бродить во мраке.

Уже золочёный зайчик

зажёг Исаакий.

В матрёшке привычек, страхов, заколоченных окон

Конец ознакомительного фрагмента.