Мы заулыбались – ждали, что ему Раиля ответит.

Ромка, от братвы над нами поставленный, откусил заусенец с пальца и выплюнул – скучно ему.

– Вы хоть заоритесь тут – будет так, как скажем мы.

Гоблины насупились – лай прекратился: братву-то не стоит задирать.

Много ли проку от таких стрелок – сколько ни собирались, а воз и ныне там: они нас гоняют с остановок, а мы у них пассажиров тырим. Взрослые люди, а как пацаны.

– Может, помашемся, а, мужики? – здоровяк Юра Центеров был непротив.

От этого предложения зубы заныли – ой как не хочется в мои-то годы. А что же братва? За какие доблести мы им деньги платим – между прочим, немалые – пятихатку в неделю?

Полковник:

– Ну, это уже ни в какие ворота….

И повернулся к своей машине, а Юрдос ему баритоном в спину:

– Не уходи, побудь со мною – я так давно люблю тебя….

И даже травоядный Саня из Нагорного при братве раздухарился:

– Не хошь по рылу, гони отсель кобылу!

Вобщем, на «толковище» словами мы их забивали, а на остановках они нас – так материли, что…. но трогать боялись: братве только повод дай. Они по понятиям умоют любого и не посмотрят Полковник ты или рядовой.

Словом всякой херни хватает в нашей работе, но и романтика есть. Катишь, бывает, по асфальту рассветным часом, а на душе так задорно и весело, словно как в детстве, когда ещё маленьким брал меня с собой отец на охоту или рыбалку в такую вот раннюю пору. Пустые ещё улицы окутаны прозрачным, нежным туманом, но мой взгляд ни на нарядные фасады, ни на влажно посверкивающую мостовую – любуюсь нерукотворным чудом природы, именуемым «восход солнца». Еду и думаю, вот если бы каждый человек начинал свой день, наблюдая, как Божий мир наполняется жизнью, светом и красотой, то исчезли разом все гадости на планете – в омытой восходом душе просто не останется для них места.

Однако страшно представить, во что тогда превратятся пасмурные дни – все будут злые и недовольные, до денег жадные. Вот как вчера…. Еду, смотрю – Коля Яковлев (бомбила из наших) на остановке стоит. Ну, стоишь, стой – дальше погнал. А он по газам и за мной – норовит обогнать, и обогнал на повороте главной дороги с выездом на встречную полосу. А если бы кто навстречу попался – никак не разъехаться: слева забор, справа я, впереди смерть под колёсами. И тогда – прощай, любезная калмычка, твои глаза, конечно, узки, и плосок нос, и лоб широк, ты не лопочешь по-французски….. Меж собой мы его Башкиром звали.

И таких гонок с предаварийными ситуациями на дню по нескольку бывает. Раз сошло, второй проскочило…. Ну, думаешь про себя, фартовый – а как не разъедешься, Бога клянёшь: куда ты, старый хер, смотришь? Короче, ремесло наше требует хладнокровия и готовности к риску.

Да ладно, что я всё о работе – есть ведь и личная жизнь у бомбил. К примеру, у меня это Светка. Нас сестра познакомила с этой конфеткой, когда работали вместе операторами в газовой котельной. Взгляда хватило, пару слов, и всё – запала в сердце, как десятка в колоду. Звоню однажды вечерком: мол, приду – она адрес сказала. Дверь открывает в рубашонке ночной, шаль на плечах. Ноги голые, как попали в поле зрения, так я уже от них оторваться не мог – прильнуть хочется руками, губами….

Чаю плеснула.

– Соблазнять пришёл? Так не молчи – соблазняй.

Ладно, буду. Ведь поняла, умничка, что я не насильник, рукам волю не дам – коль не уговорю, так и уйду восвояси.

– А знаешь, Свет, я на досуге книжки пишу – о себе, о жизни. Хочешь, когда после моей смерти к тебе за интервью придут попораци, сказать им: да спала я с ним – так, ничего особенного в постели….

Она до слёз хохотала, потом вытерла их кончиком шали, рукой махнула:

– Уговорил.

Ночевать я у неё не остался и тем понравился ещё больше.

Стали встречаться. Сначала в шашлычку, а потом ко мне. У Светки особый дар обольстительницы – она разденется догола, напялит мою футболку, прикрыть ягодицы, и ходит туда-сюда, хлопочет в холостяцком хозяйстве. А что хлопотать-то – у бывшего старшины всегда в кубрике флотский порядок. Гостья же в неглиже то изогнётся, то наклонится….. Я на диване изнемогаю:

– Свет, ну иди сюда – хватит тебе.

– Что, уж дымится? А ну, покажи.

Я предъявляю свидетельство своей страсти, и начинаются священодейства…. Не женщина, а мечта поэта, только прозаику досталась.

– Тебе хорошо со мной? – утомлённому шепчет. – Моим будешь навсегда.

Её лицо было близко-близко и пахло особенно – духами и сигаретным дымом.

– Я не против. Курить бросишь – поженимся.

Когда мы занимались любовью – то жадно и просто, то неспешно и изощренно, – всем существом моим овладевало пронзительное, непередаваемое словами ощущение, что счастье имеет плоть. Я всегда, с раннего детства твердо знал, что счастье – это мечты, это что-то желанное, но недосягаемое, к чему стоит стремиться, пока в теле пульсируют жизни силы. Но теперь, после пятидесяти вдруг почувствовал его в своих объятиях. Но при этом не терял головы – знал, что его надо отпустить, от него надо отдалиться ненадолго, чтобы оно не превратилось вдруг в просто голую бабу. От него надо отдышаться, о нём следует помечтать, потосковать, а потом вновь устремиться за ним в погоню. И тогда мечта обретёт плоть, и плоть эта снова подарит счастье. Вот так я любил, и прибавить к этому нечего.