— К Ульке?

— Нет, к старухе Елизарихе! — рассмеялся Кешка и, подняв приказчика как пушинку, закинул его в дальним угол на огромный ворох рыбы.

— Кешка, гад! Я напишу Монке, что ты с его Ульяной ночуешь у Маршалова! — купаясь в омулях, кричит приказчик.

А Мельников уже не слышит. Он вскочил в кошевку. Его вороной Орлик, вздыбившись и закусив удила, вылетел на ледяную дорогу, поднимая снежный вихрь, помчался вокруг Онгоконской губы. Кое-как успокоив жеребчика, Кешка подвернул к бараку, где помещалась сетевязалка.

На крыльцо выскочила в накинутой на плечи тужурке Ульяна. В карих глазах — тревога, растерянность.

— Что с тобой? — не поздоровавшись, кинулся к ней Мельников.

Ульяна, грустно улыбаясь, поправила волнистые темные волосы.

— Записку в дупле взял? — спросила она не ответив.

Он мотнул головой, упрямо взял ее за плечи:

— К деду Маршалову поедем?

Ульяна нехотя высвободилась, по щеке скатилась слеза.

— На Елену приду, к Маршалову больше не поеду… — она жалко смотрела на Мельникова. — Ты, Кеша, в барак не заходи… там тятя сидит. Сердитый. Ему кто-то насплетничал, что мы с тобой ночуем у деда Маршалова.

— Вот гады-то где! — Кешка сузил глаза, выругался про себя. — Да ладно, Уля, скоро женимся, сразу перестанут судачить.

Он теперь уже властно привлек ее к себе, крепко сжал…

— Скоро ли? — сквозь слезы улыбнулась она. — Гляди: состаримся.

— Мы-то?!.. — рассмеялся Кешка. — У нас обождется, а вот Волчонка с Верой надо оженить.

Уля теперь легко смеялась.

— Давай оженим. — И сразу посерьезнела: — Весь Бирикан знает, что Верка согласие дала. А чего тянет? Может, не нравится ей чево?

— Да она все по старинке хочет… Слушай, давай вечером я с ней приеду к тебе и катанем-ка к Маршалову все вместе… Там и уговорим ее… А? Доброе дело сделаем.

Ульяна согласилась. Теперь она успокоилась, весело махнув Кешке, убежала в барак.

В Крестовской губе, рядом со скалистым Курбуликским мысом впадает в Байкал крохотная речка. Вода в ней что твоя слезинка. И добронравна и весела она, а вот, надо же, никто не догадался наделить ее названьицем.

И вдруг на песчаном берегу ее, у самого устья, старик Маршалов сгоношил кособокую хибарку, стал жить в ней.

Ожила речка, еще веселее зажурчала — заимела своего хозяина. И с тех пор люди стали ту серебряную речку называть громким именем — Маршаловой или Маршалихой.

Можно подумать, что на ее берегу родился какой-нибудь маршал, а на самом деле здесь одиноко живет чудаковатый старый рыбак. Ни кола ни двора. Нет, между прочим, кол-то стоял! И тот кол считался в воображении старика целым двором: если вдруг какой-нибудь путник проезжал мимо этого кола, да еще ставил свою лошадь у хибары, Маршалов бранился и выговаривал невежде: как он, мол, смел без спросу заехать в его «ограду»?!

Тони по обе стороны речки, где тянули рыбаки невод, тоже стали называться Маршаловыми. Появился неписаный закон, по которому башлык невода обязан был дать «хозяину» двадцать пять омулей. И до конца жизни старика тот закон никем не нарушался.

В зимнюю же пору все, кого застигнет в пути непогода, заворачивали к деду Маршалову. Он всегда радовался гостю, плату не брал, а, обогрев и накормив человека, лишь просил его отпилить чурку-две дров, и ночуй себе сколько хочешь.

Лишь к морю и женщинам был до глубокой старости неравнодушен хозяин серебряной речки.

— Порченый я человек… Околдовали меня Байкал да бабы, — говаривал он.

Бывало, забежит к нему какой-нибудь озорник и скажет, что, мол, вот сейчас мимо Курбуликского мыса проедет неводная артель, в которой есть раскрасавица молодая вдовушка. Оденется быстро Маршалов и спешит на мыс. А там, как и всегда, дует холодная «ангара». Терпеливо ждет старик… Ох, как хочется ему взглянуть хоть одним глазком на ту красавицу и подмигнуть ей.

Проходит час — ее нет, два часа… — нет! А жгучая «ангара» как будто назло ему дует все сильнее. Так и не дождавшись, основательно продрогнув, уходит старик в свою «берложку».

Встретив потом озорника, Маршалов не ругается, не укоряет за обман, а наоборот, благодарит:

— Паря, а туе раскрасавицу-то я видел! Она мне приглянулась. Грех хаять, баба — кровь с молоком! Ты уж, паря, тово, скажи ей, что Маршалов хочет на ней жениться. Скажи, что он мужик еще в соку, и денежки водятся у него.

— Ладно, дядя Степан, сосватаю ее тебе. Я на это дело шибко мастак.

И начнется многострадальное и длительнейшее сватовство несуществующей невесты, и не будет ему ни конца, ни края, и слух о том сватовстве разнесется по всему Подлеморью, и вовлекутся в него десятки рыбаков и рыбачек…