Шрифт:
Ни в коем случае…
– Приехал, Юль.
– Настоящее новогоднее чудо, – смеется неуверенно.
– Самое прекрасное начало нового года, – улыбаюсь, касаясь подушечками больших пальцев вздернутых уголков ее губ. До сих пор помню их умопомрачительную мягкость.
– Еще не самое…
– Почему же?
Я подаюсь вперед. Юля привстает на носочки, обхватывая ладошками мои запястья.
– Кое-чего не хватает…
– И чего же? – спрашиваю, но и без слов все прекрасно понимаю. Трусь носом о кончик ее вздернутого носика. Осторожно и легко касаясь, щекоча. Девчонка жмурится. Замираю губами в миллиметрах от ее пухлых карамельных губ. Даю ей возможность остановить меня. Юля и не думает пасовать. Шепчет, опаляя горячим дыханием:
– Поцелуй меня, пожалуйста… по-настоящему, – слышу в тоне горечь, ненавидя себя за тот “ненастоящий” поцелуй, на который она осмелилась у меня в кабинете. И который я так кощунственно отверг.
Больше я такой ошибки не допущу. Но прежде, чем уничтожу последние миллиметры между нами, говорю:
– Юля, это будет тяжело, – ненавижу себя за эти слова, но я обязан их произнести. – Совсем не просто, котенок. У тебя еще есть возможность одуматься и отступить.
– Что тяжело? – хриплое и тихое в ответ.
– Быть вместе. Тебе и мне. Нам.
– Не понимаю…
– Нас будут осуждать, Юль. За наши отношения, за наши чувства. Все будут. Друзья, знакомые и даже родные. В первую очередь это не понравится твоему отцу. Степан будет в бешенстве, и я его не виню.
– Папа поймет. Обязательно!
Качаю головой:
– Косые взгляды, презрительные вздохи. Зависть и желчь людей вокруг может больно бить и ранить. Это будет борьба. Бесконечная борьба со всем миром, котенок.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Ты готова бороться?
Юля сильнее стискивает свои пальцы, впиваясь ноготками мне в кожу. Жарко и решительно выдыхая:
– Поцелуй меня, Титов!
И я целую. Касаясь своими губами ее губ, целую так, как она просила. Крепко, с чувством, по-настоящему. Так что в мозгу искрит, а в теле полыхает. Блть, ее губы в тысячи раз вкуснее, чем я их запомнил! Податливые и нежные, они отвечают. Не совсем умело, но с такой крышесносной искренностью, что у меня в мозгу гребаные залпы фейерверков! М-м. С готовностью открываются для меня, впуская.
Я касаюсь языком ее язычка. Девчонка тихонько стонет. Мое сердце заходится от этих сладких звуков. Этот смелый котенок точно доведет меня до инфаркта! Безумие, как это приятно – обнимать ее, целовать ее, быть ее!
Одной ладонью ныряю ей под капюшон, обхватывая за затылок, второй сжимаю за талию, к себе заставляя прильнуть. Ее пальчики на моей шее, ползут выше и касаются бороды. Губы двигаются в унисон с моими. Я углубляю поцелуй, отбрасывая всякую осторожность в движениях. Дразню, кусаю, прохожу языком по ее губам, пока воздух в легких не кончается у обоих. Пока ветер не начинает все сильнее завывать, пробираясь под расстегнутые куртки. Юля ежится у меня в руках, и только тогда я отстраняюсь, еще разок чмокнув Данилову в губы.
– Мне понравилось, – шепчет. – Еще хочу…
Я смеюсь.
– Хватит, а то совсем тебя заморожу, – наклоняюсь и лбом в ее лоб упираюсь, зажмурившись. – Юля-Юля…
Наше дыхание рваное, сердце летит. Юля крепче обнимает меня за шею. Надо же что-то говорить? Понятия не имею, что. Слова не подбираются. В предложения не складываются. В голове вата. Домой ее вернуть надо. К отцу. Но и отпустить ее я тоже не в силах.
– Тебе пора идти, – говорю, но руки мои только сильнее ее стискивают. – Наши пять минут подходят к концу. Отец тебя потеряет.
– А ты? Пойдешь со мной?
– Пожалуй, сегодня я лучше воздержусь.
– Почему? – отстраняется девчонка, в глаза мне заглядывая.
– Не будем портить твоему отцу праздник нашими признаниями.
– Мы ему ничего не скажем.
– Юль.
– Что?
– Не в моих правилах прятаться. Я не могу врать Данилову, мы слишком много лет знаем друг друга. Оба окажемся в неловком положении, заявись я к вам на ужин.
– Мы и не будем врать! – вцепившись пальчиками в отвороты моего пальто, нетерпеливо переступает с носочка на носочек девчонка. – Мы просто… м-м, умолчим. Пока. Мы ему расскажем. Обязательно! Когда придет время.
– Это плохая идея.
– Я так не считаю.
– Я помню, – улыбаюсь, заправляя ей за ушко выбившийся из косички темный локон. – У тебя на все есть свое мнение. Но я правда лучше поеду домой, котенок. Не будем обострять.
– Пожалуйста, Богдан! Сегодня же праздник! Папа будет рад твоему приходу.
– Не надо…
– Пойдем, – за руку меня хватает, за собой потянув, ботинками по снегу скользя. – Не уходи…
Столько надежды и мольбы во взгляде, что моя уверенность в принятом решении уехать колеблется, как маятник. Положа руку на сердце – не представляю, как я буду смотреть в глаза Данилову сейчас. Ужин – дерьмовая затея. Я – хреновый лицедей. Не умею врать и увиливать. Но Юля… Черт бы тебя побрал, тряпка-Титов!