Но еще целую вечность все стояли молча, и была такая тишина в комнатке, что мне казалось, будто я слышу шорох вращения вокруг земли этого Аякса «Ц» — будь он неладен.

За иллюминаторами стемнело, боковым зрением я видел иногда, как папа сидит, глубоко откинувшись в кресле, и курит, закрыв глаза, а я думал о голодающем хомяке.

Вдруг папа сказал (я вздрогнул, повернулся к нему, но он так и сидел, закрыв глаза):

— Сегодня я обедал дома, приезжал с работы на роллере. Мама сделала свекольник.

— Ка-ак свекольник?!

Я даже немного привстал от полной неожиданности. Уже лет десять свекла на Земле не росла, что-то такое случилось с почвой, свекле неугодное, ну, не уследили, и теперь ее выращивали либо в парниках на промежуточных станциях, куда почва была завезена давным-давно, либо на других планетах, конечно, ближних, — в общем, ее мало получалось, и привозили ее очень редко. Пронесся, правда, слух, что где-то в Дании и на Коморских островах наловчились снова ее выращивать, но и там ее было немного, люди сами были рады-радешеньки, что не надо сложным путем договариваться с другими странами о доставке свеклы из космоса, и если уж и продавали свою, то только на золото: покупать у них — для свеклы получалось дороговато.

— Да, — сказал папа. — Привезли партию. Говорят, с Селены, парниковая. Сегодня весь городок ест свекольник, хотя уже осень, не очень-то и жарко. Многие собираются мариновать.

— Входим в зону приземления! — крикнул пилот. — Пристегните привязные ремни!

Но никто даже не улыбнулся — шутка была заезженная, как в старину говорили — «с бородой»: давно уже малые космолеты садились надежно, без аварий.

Мы приземлились мягко, почти незаметно; было темно, накрапывал дождь, где-то на другом конце космодрома плавно оторвался от земли и ушел в космос красавец ТэЭрЭсЭф-Супер-восьмой (я узнал его по сигнальным огням), все распрощались, папа завел «роллер», и мы покатили по мокрому шоссе, в темноте, домой: это был основной космодром нашего городка, километрах в двенадцати от центра.

Наверное, потому, что папа вел «роллер» очень быстро, мы после слабоосвещенного шоссе ворвались в городок, как в другой мир: играла музыка, крутились, мелькали в темном небе огни цветных реклам, возле кинотеатра стояла толпа мальчишек и девчонок — все ели мороженое и были в шикарных, блестящих от дождя плащах. Под козырьком кинотеатра какой-то парнишка скинул плащ и делал стойку на одной руке, а все — я расслышал — громко считали. Над нами, рассекая дождь, то и дело проскакивали такси-амфибии, из их окон несся смех, и на меня вдруг напала такая тоска, такая тоска, что я прижался грудью к спине папы, положил подбородок ему на плечо, ближе к уху, и, чтобы он расслышал, почти крикнул:

— Останови возле «Шоколадницы»!

— Что?! — спросил он. — Не слышу! Ты громче!

— Возле кафе останови! У «Шоколадницы»! Он остановился. Я слез с «роллера».

— Ты куда? — спросил он. — Разве не домой?

— Пап! — сказал я. — Я попозже приеду, можно? Мы…

Ну, в общем, я и один паренек из старой школы давно на этот вечер договаривались задачки порешать, ну, чтобы я ему помог…

— А обедать? Тебя ждет свекольник.

— Я пообедал на Аяксе сразу после занятий, — соврал я.

По-моему, он видел, что я все вру.

— Все-таки свекольник, Митя, — сказал он.

— Ладно, никуда он не денется. Приду — поем.

— Поздно не приходи, мама будет волноваться! — крикнул он, уже укатывая.

Я свернул направо и мимо шикарного магазина «Дары Земли», где стояла большая очередь за свеклой, по переулку Дружбы быстро дошел до Наткиной улицы; смешно, но я не знал ее названия, хотя она была, пожалуй, самой красивой в городке, очень тихая, хотя и рядом с центром, вся в зелени и с очень симпатичными коттеджами, где жили светила науки. Наткин папа тоже был светилом, но по ней это было совершенно незаметно.

Меня вдруг начало колотить оттого, что я сейчас ее увижу, и еще оттого, что ее вполне может и не быть дома. Я отыскал их коттедж, через зелень мне все же удалось рассмотреть, что свет горит, я нашел кнопку, и тут же засветился маленький телеэкран возле калитки. Волновался я ужасно. После из глубины экрана на меня выплыло лицо этого светила — один раз я его видел, посчастливилось.

— Тебя плохо видно, — сказал он. — Не резко.

— Вас тоже, — сказал я. — Может, у вас там винтик отошел на ручке резкости?

— Да нет, — сказал он. — Это новая система, с постоянной резкостью. Наверное, что-то с контактами. Стукни посильнее по калитке. Сильнее, не бойся.

Я влепил по калитке изо всех сил, так что рука заныла, и резкость восстановилась.

— Спасибо, — сказал он. — Ну?

— Извините, Натка… Наташа Холодкова дома? — спросил я. — Я — Рыжкин из ее школы. Помните, один раз я заходил к вам, когда она болела, и приносил ей звуковые кинозаписи пропущенных лекций?

— Да, дома, — сказал он. — Проходи, она в своей комнате, занимается.