В 1914 году на вооружении у пехоты имелось почти пять тысяч пулеметов, заслуживших уважение русских еще во время сражений в Маньчжурии, а также около семи тысяч легких и тяжелых орудий. Относительно малый запас артиллерийских снарядов и слабая моторизация царской армии должны были компенсироваться предполагаемой непродолжительностью военной кампании и наличием мощных союзников.

На море император Николай II располагал солидным списком боевых кораблей, в число которых входили двенадцать линкоров и крейсеров, более сотни миноносцев, тридцать субмарин и десятки вспомогательных судов. Помимо сухопутных и морских, Российская империя обладала еще и нарождающимися на тот момент военно-воздушными силами, состоявшими летом того года из почти трех сотен самолетов и дирижаблей.

Репутация царской армии, изрядно подмоченная последней войной с Японией, все еще была весьма грозной. И союзники, и противники России отдавали должное и численности, и стойкости российской пехоты – ее «нижних чинов», готовых, как считалось, бессчетно «умирать за царя и отечество».

В бравурной статье, напечатанной в феврале 1914 года в «Биржевых Ведомостях», военный министр В. А. Сухомлинов яркими красками обрисовал военную мощь России, заявив, что царская армия покажет себя «не только громадной, но и хорошо обученной, хорошо вооруженной, снабженной всем, что дала новая техника военного дела».

Оставалось лишь доказать это на деле, а пока миллионы жителей империи спешили «исполнить свой долг» и встать в ряды вооруженных сил Российской империи. Не всегда и не везде этот процесс происходил в нормальном режиме. Так, перепившиеся новобранцы совершенно разгромили Барнаул, в котором от пожаров и стрельбы, начатой вызванными властями войсками, погибло около трех сотен человек. Аналогичные, но куда менее катастрофические по своим последствиям события, происходили в ряде других местностей империи, однако в целом мобилизация прошла достаточно спокойно. Немалую роль в этом сыграл новый «сухой закон».

Императорский указ, которым на время мобилизации (в более поздней редакции, опубликованной спустя месяц, – на все время войны) запрещалось изготовление и употребление алкогольных напитков, был издан по ряду рациональных и иррациональных причин.

Прежде всего опасались повторения событий прошлой войны, когда пьяные солдаты сперва громили железнодорожные станции по дороге на фронт, а затем – во время возвращения домой. Теперь, в 1914 году, большинства подобных эксцессов удалось избежать, но Николай II решил не останавливаться на достигнутом и продлил действие «сухого закона» вплоть до окончательной победы над «тевтонскими державами». Решение царя опиралось и на его давнее желание избавить монархию от упрека в зарабатывании «пьяных денег» (к этому времени алкогольная монополия приносила в бюджет около пятой части всех государственных доходов) на «спаивании народа». Запрещая продажу алкогольных напитков, в Санкт-Петербурге надеялись и поправить дела крестьянства, которое, как считалось, больше всех претерпевало от «зеленого змия», и уменьшить распространение «хулиганства» в городах, что в условиях войны приобретало особое значение.

Однако, вызвавший сперва весьма одобрительную реакцию в обществе, царский указ, как и практика его осуществления, были впоследствии подвергнуты жесткой критике.

Благотворный эффект от запрета действовал недолго и уже очень скоро был полностью нивелирован за счет нелегального производства алкогольной продукции, а также ее суррогатов. Уже к концу первого года войны «самогон» варили практически в каждой деревне, для крестьян самогоноварение стало постоянным источником спекулятивных доходов, в конечном счете оказавших немалое влияние на положение с продовольствием в империи. Для малообеспеченных же слоев городского населения «сухой закон» стал наглядным свидетельством собственной дискриминации, поскольку несмотря на все запреты и преследования, при наличии средств приобрести качественную продукцию было несложно, тогда как беднякам предлагалось употреблять «кумушку», «ханжу» и т. п. суррогаты. Уже к середине 1915 года наблюдатели отмечали рост «пьянства» в России даже по сравнению с предвоенным периодом, что прямо указывало на провал антиалкогольной кампании императора.

В рамках прокатившегося по всей Европе обмена дипломатическими угрозами, Германия потребовала от России прекратить начатую мобилизацию, а, получив отказ, объявила войну. От волнения и спешки германский посол вручил 19 июля российскому дипломату сразу два перевода с немецкого на русский язык, породив тем самым легенду о двух вариантах самой ноты, будто бы предрешавших войну вне зависимости от ответа Санкт-Петербурга на требования Берлина.

Пятью днями позднее настал черед габсбургского представителя, который, обвинив российское правительство в провокационном потакании «сербским интригам» на Балканах и подготовке совместно с остальными странами Антанты нападения на державы Тройственного союза, объявил состояние войны между Россией и Двуединой монархией. Союз «трех черных орлов», в течение двух веков определявший политику в Центральной и Восточной Европе, приказал долго жить.

После долгих колебаний император Николай II отказался принимать непосредственное командование войсками и, неохотно уступив доводам министров, возложил обязанности Верховного Главнокомандующего на великого князя Николая Николаевича – долговязого сухопарого кавалериста, которому царь приходился племянником. Из своей Ставки в маленьком белорусском городке Барановичи великий князь должен был осуществлять руководство действующими армиями и флотами, одновременно получив практически неограниченные полномочия в «прифронтовой зоне», население которой превышало по численности некоторые европейские страны. Однако, в тот момент, когда счет войны еще отмерялся неделями, никто не задумывался о неудобствах, вызванных фактическим разделением империи на две части.