Опишу Вам тот день, который побудил Габриелу срочно попросить о поездке к Вам на прием, просто, может быть, это прольет какой-то свет.

Накануне вечером она попросила дать ей пососать грудь. Габриела просила об этом уже несколько раз, а я все оттягивала, а тут разрешила. Она сосала с большим наслаждением разными способами и в разном положении, иногда с опасениями, что она меня кусает.

Ночью после этого она видела очень плохой сон, из-за которого ушла из своей комнаты, и наутро ее нашли рыдающей под ковриком на кушетке. Она спросила меня, есть ли груди у ведьм. Сказала, что она такая дрянная, что когда вырастет, станет разбойником, а Сусанна будет главарем разбойников.

Вечером она спросила меня, длинная ли у меня пися. Думает, что да. Я сказала, что я такая же женщина, какой и она будет. "Наверно, ты носишь юбки и блузки", — сказала она с сомнением. Я спросила, откуда, по ее мнению, у меня длинная пися. "От папы". — "А у папы?" — "От студентов". "Можно мне к доктору Винникотту?" А попозже: "Это доктор Винникотт? Он делает людей лучше?" — "Разве он тебя не делает лучше?" — "Нет, он просто меня слушает. Он меня лучше не делает".

Недавно, когда мы уезжали, она спала в соседней комнате, а дверь выходила в нашу. Это вызывало у нее очень большое возбуждение и доставляло массу беспокойства.

Письмо от матери

Спасибо Вам за назначение дня приема для Габриелы. Она уже несколько раз за последнее время собиралась ехать в Лондон к Вам на прием, и ее с трудом удавалось убеждать, что нельзя ехать к Вам просто, когда она захочет.

Внешне кажется, что во многих отношениях она чувствует себя хорошо, но часто бывает подавлена. "Нет, я не устала, мне просто грустно". Если к ней пристают с вопросами об этом, она говорит, что это из-за черной мамы, но больше ничего не говорит.

В последнее время без конца были разговоры и рассуждения о "малышках".

Одиннадцатая консультация

16 июня 1965 года

Габриелу (теперь ей три года и девять месяцев) привез отец. Она вошла в таком состоянии, которое можно было бы назвать застенчивым восторгом. Сразу, как обычно, направилась к игрушкам; без умолку говорила весьма гнусавым голосом, начав так: "Позавчера вечером я проснулась, и мне приснился сон о поезде. Я позвала Сусанну, она в соседней комнате. Сусанна, кажется, понимает. У нее был день рождения, и ей теперь два года". Она продолжала играть с поездами, приговаривая при этом: "А теперь нам нужен вагон, потому что поезда без вагонов не бывают. Сусанна лучше понимает". (Имеется в виду лучше чем, Д.В.В.).

Габриела: Она говорить не умеет.

Я: А если бы я не говорил, было бы лучше?

Габриела: Лучше всего, если бы ты слушал. [В это время она собирала части поездов].

Я: Так мне говорить или слушать?

Габриела: Слушать! Иногда мы с Сусанной бываем такие тихие, как мышки. Этот вагон сюда не подходит... [Один из крюков не входил в ушко.] У меня это очень долго получается. Мы видели поезда, у которых этого сзади не было.

Габриела гладила рукой паровоз, который поставила позади составляемого ею поезда. При этом она сильно пыхтела, возможно, из-за аденоидов и необходимости дышать через рот.

Теперь она потребовала, чтобы я помог ей справиться с трудным крюком, и мне действительно удалось расширить ушко своими карманными ножницами. Когда я сидел к ней спиной, она сказала: "Доктор Винникотт, а у тебя голубой пиджак и голубые волосы". Я обернулся и увидел, что она смотрела на все через голубой пузырек "Оптрекс", ту самую глазную ванночку, которой она придавала такое большое значение во время своего последнего посещения (собственно, их теперь было две). Она снова принялась играть с поездом, откладывая в сторону те части, которые нельзя было сцепить из-за дефектов. При этом она шептала: "Пуф-пуф-поезд"; "Смотри, что это такое здесь... Да, это забавно!" И она положила еще две голубые чашечки "Оптрекса" на одну из платформ. У нее теперь получилось четыре ряда поездов; она приложила эти склянки к своим глазам и пропела: "Две корзиночки сидят на стене/ две корзиночки висят не стене". Она очень мало отдавала себе отчет в том, что говорила, заканчивая свое пение воплем: "Десять маленьких котят пошли...."

Она соединяла части поезда в один главный поезд и в это время шептала и что-то говорила сама себе, соединяя слова и иногда используя детские стишки.

Габриела: Салли ходит вокруг печного горшка в субботу вечером. Посмотри, какой это теперь длинный поезд.

Я: Что же ты говоришь мне теперь об этом поезде? [Я думал о своей роли слушателя].

Габриела: Он длинный [она повторила это несколько раз], как змея.

Я: Это как что-то большое у папы?

Габриела: Нет, змея. Змеи ядовитые, если кусаются. Если не высосать кровь, человек умрет. Она может укусить меня. Да, если я пошевелюсь. Если нет, она не укусит. Нужно быть очень внимательной [пауза]. Это очень длинный поезд [ищет другие товарные платформы]. Пуфа-пуф — бум — бум — бум, пуфа-пуфа-пуфа (поет), пыхтит, дует.

Габриела запела снова: "Салли поставила чайник", изменив последнюю строку на что-то вроде "Сусанна опять его сняла".