Чудесные бывают рассветы под Москвой!

Утро ещё не наступило в этот знаменательный день, и полупрозрачная пелена стелилась кое-где по низинам у перелесков.

Словно легкие белые шарфы легли на зелень травы, и не ощущалось даже дуновения ветерка, который смог бы развеять их. Белоствольные березовые рощи будто поднимались из упавших облаков. А высоко в предрассветной бледной синеве тоже плыли облака, и они казались отражением тех, что лежали на земле. Не проснулись ещё птицы, не застрекотали в траве кузнечики. Солнце ещё не поднялось над зубчатой линией лесов, а только сделало её отчетливой на заалевшей части неба.

И вдруг свистящий звук шин разорвал сонный покой. По шоссе с огромной скоростью мчалась желтая машина с синей полосой вдоль кузова. Казалось, сейчас она оторвется от асфальта, взлетит.

Из репродуктора на ее, крыше неслись вначале неразборчивые, а потом ошеломляющие звуки:

— Всем машинам прекратить движение! Пропустить кортеж!

Кортеж состоял из трёх машин: милицейской впереди, такой же желто-синей позади и чёрной автомашины посредине эскорта.

В столь ранний час на шоссе почти никого не было. Только два велосипедиста в спортивных майках и молоковоз из ближнего совхоза испуганно шарахнулись в сторону и остановились.

Шофер в кепке, надетой задом наперед, покачал головой, провожая глазами тройной желто-сине-чёрный вихрь, и остановился взглядом на следах от шин на асфальте, где занесло бешено мчавшиеся машины на повороте.

— Как на пожар! — глубокомысленно изрек он.

Такие же кортежи машин неслись в этот час по многим дорогам. Кого-то спешно доставляли в этот предутренний час с подмосковных дач в столицу.

Машины влетали на городские улицы, и всякое движение на них заблаговременно приостанавливалось.

Ранние прохожие удивлялись:

— Что это? Для делегаций рановато. На аэродром самолёты прилетают в более удобное время.

— Может, преступников важных везут? С охраной!

— Тоже скажешь! Охрана-то какая? Орудовцы!

— Да, пожалуй… Должно быть, не преступники… Так кто?

— К центру едут. Верно, на заседание какое…. экстренное…

Машины действительно мчались по трассе, по которой не раз приезжали делегации с Внуковского аэродрома, — широкой магистрали Ленинского проспекта, парадному входу новой Москвы.

Но на этот раз они не проследовали к Москве-реке, не проехали по Каменному мосту к Боровицким воротам Кремля. Сопровождаемые милицейским эскортом автомашины одна за другой подкатывали к воротам Академии наук СССР, где в нарушение всех обычных правил вместо регулировщика ГАИ стоял полковник с жезлом и сам пропускал машины к подъезду.

Приехавшие были по преимуществу почтенные люди. Но были среди них и молодые. Встречались и женщины, пожилые или средних лет, все изысканно одетые.

Мужчины не уступали им в элегантности одежды, в особенности один молодой академик, вставший из-за руля своей машины. Он поднимался по старинным мраморным ступеням, ставя на них… тапочки, впопыхах надетые на босу ногу.

С ним раскланивались, спрашивали:

— Какие предсказания, Николай Лаврентьевич? Судя по вашим тапочкам, будет ясно?

— Скорее гроза, — отмахнулся учёный.

В дверях встречались давно знакомые люди:

— Батюшки! Николай Евгеньевич! Вы-то как успели?

— Нормально, как говорят мои студенты, — с улыбкой отвечал толстяк в косоворотке. — Вылетел сегодня утром, прилетел вчера в полночь.

— Время обогнали?

— Разница во времени с Камчаткой десять часов. А лететь-то на сверхзвуковом лайнере меньше? Не так ли?

— Всё ясно.

— Хорошо бы, всё так ясно было.

— В самом деле! А по какому мы все здесь поводу?

— Спросите что-нибудь полегче, как говорят ваши студенты.

Так, переговариваясь, даже с шуточками прошли спешно доставленные сюда маститые учёные в зал заседаний Президиума Академии наук, где уже находилось несколько военных высших чинов.

Помещение было не слишком большим, но с высоким потолком.

Все усаживались за общим столом, во главе которого рядом с президентом Академии наук стоял министр Сергеев, а чуть поодаль от него никому из учёных не известный человек атлетического телосложения в несомненно тесном для него костюме как бы с чужого плеча.