С мальчиками она говорит свысока. У Лики сложился стереотип, что все парни тупицы, их нужно поучать, читать нотации. Ну, на самом деле в её классе так и было всегда. С ней за одну парту сажали самых тормознутых типов, с которыми не могли совладать сами учителя. Лике поручали сделать из них людей. Она и стихи, и теоремы учила с двинутыми пацанами. Скука смертная, должно быть. Самый омерзительный случай произошёл, когда Лику заставили подготовить к рубежной контрольной одного двоечника. Иначе ей самой не поставили бы высший балл. Помню тот день. У наших параллельных классов был совместный урок. Пацан ее доводил, сломал карандаш (она его ещё ногтями точила, потому что ради забавы точилку никто не дал), пацан, видимо, ещё ехидничал, подзуживал (я не расслышал), после чего Лика взорвалась, покраснела и ударила его учебником по голове. А тот верзила на две головы выше её, нет, чтобы просто посмеяться, взял тряпку от доски и надавал ей по лицу. Лика в слезах выбежала в туалет.

Но, детка, на мой счёт ты явно ошиблась. Я далеко не дебил.

Наш класс дежурит в школе на этой неделе. Договорился со старостой, Эмилией, чтобы меня назначили с Ликой «отбывать срок» в столовой. Как ещё можно вынудить отличницу прогулять со мной все уроки? Только законным способом. Это же мисс «Я-соблюдаю-все-правила». Ей только пенсне на переносице не хватает.

Конечно, после этого поползут слухи, но это же отлично.

Лика

Захожу в класс и теряю дар речи, торможу у первого же стола, как перед рекой без моста. Что он делает за моей партой?

– Это моё место! – говорю чуть резче и громче, чем хотелось бы. Всё из-за волнения.

– Я по тебе тоже скучал. – Подмигивает мне Тим и ложится спиной сразу на два стула.

Что за дерзость? Оборачиваюсь. Соню нигде не вижу.

– Ой, поменяюсь с кем-нибудь местами, – отмахиваюсь, решая не воевать из-за пустяков, как в первом классе. Сейчас он мне ещё ответит: «Ты же не купила его». Или что-то в этом роде.

– Нет необходимости. Через пять минут жду тебя в столовой, – он всё ещё лежит на стульях, потягивается.

– Место за моей партой не продаётся за пирожки. Или тебе списать надо, и ты решил расплатиться едой? – Слова будто застревают в горле, а ещё ведь все в классе прислушиваются к импровизированному спектаклю.

– Нет, дятел, мы сегодня там дежурим. Да же, Эми? – Тим ловко вскакивает на ноги и вот уже прямо передо мной. – Вдвоё-ё-ём. Понимаешь? – Он изогнул бровь, а через секунду расхохотался во весь голос.

Вот подстава. У книжных девушек остроумные, колкие ответы всегда вовремя, я даже выписывала самые удачные из них в блокнот, но сама так и не научилась играть в словесный бадминтон, «воланчик» почти всегда приземляется на моей стороне. Ничего из сказанного ими сейчас не подходит. А Тим уже скрылся за дверью, пока я собиралась с мыслями.

Чувствую, что будет неловко с ним в столовой. Но не умолять же Эми отменить моё дежурство.

С другой стороны, об этом ведь расскажут тому, кого каждый день мечтаю увидеть на школьном крыльце? Уверена, что если не Эми, так кто-то из пацанов ляпнет обо мне и Тиме.

Плетусь в столовую, мысли проносятся со скоростью Шанхайского поезда. Что, что говорить? Как себя вести?

На удивление полдня пролетает легко и незаметно. Посуда нас ждала не только в жестяных раковинах, но даже в ванне, а гигантская столовская мясорубка больше напоминала пулемёт. Её тоже пришлось мыть.

Тим другой без посторонних. Живой и настоящий. И даже не заигрывает со мной. Никаких идиотских выходок. Расслабилась, нахохоталась до болей в животе.

Ощущение, что говорю с подружкой, только это мальчик. Тим рассказывает про своего пса Рича, прежнюю школу, сумасшедших старших братьев. Мне не понять их отношений. В нашей семье я старший ребёнок. А он младший, наверное, всеобщий любимец. Так уверен в себе, похоже, с рождения привык получать то, что хочет, но говорит, что иногда получает и по башке от своих двоих братьев.

И собаки у меня нет. Боюсь их.

В конце ударной дежурной смены, перемыв вавилонские башни из грязных гигантских кастрюль и тазов из-под липкого дрожжевого теста, едим гороховый суп с булочками в пустой столовой. Мягкие рыжие лучи сентябрьского солнца падают через окна Тиму на лицо, но радужки его глаз ничуть не светлеют, остаются непроницаемыми, черными. Жарко. Тим встает, чтобы снять джинсовую рубашку, и пояс его брюк опять оказывается на уровне моего лица.

– Что за кожаный брелок у тебя на ремне? – осмеливаюсь спросить.

Он отстёгивает побрякушку, открывает металлическую заклёпку на ней и вытаскивает треугольник синего цвета с двумя закругленными углами. Протягивает мне. На нём надпись «Dunlop».

– Это медиатор, – говорит Тим. – Для акустической гитары. В чехле не потеряется и всегда с собой. Играю с братьями. Иногда выступаем на небольших мероприятиях.

Не скажу, что новичок стал для меня внешне привлекательнее, но с ним весело (что-что, а похохотать я люблю), невероятно легко и, кажется, он совсем не притворяется, не пытается произвести на меня впечатление.