В мужских объятиях посапывая сладко.

Где надо — гладко, где надо — шерсть…

Своего я добился — на задних партах скабрёзно захихикали, оценив по достоинству заключительный пассаж. Практикантка попыталась что-то сказать, но только открывала и закрывала беспомощно рот, словно вытащенная на берег краснопёрка.

…А в тишине, под сенью девственного леса

Хуарец, действуя как двигатель прогресса,

забывшим начисто, как выглядят два песо,

пеонам новые винтовки выдает.

Затворы клацают; в расчерченной на клетки

Хуарец ведомости делает отметки.

И попугай весьма тропической расцветки

сидит на ветке и так поет…

На самом деле, я ничем не рисковал. Бродский, которого после эмиграции действительно занесла нелёгкая в Мексику, сочинил — вернее, только ещё сочинит — это стихотворение из цикла «Мексиканский дивертисмент» в текущем, 1975-м году. В СССР они станут известны лишь через несколько лет, когда бард Александр Мирзаян положит стихи на музыку под названием «Мексиканское танго» — так что сейчас уличить меня никто не сможет даже в теории. Ну а если потом кто-нибудь вспомнит и удивится — то мне это будет уже глубоко по барабану.

…Презренье к ближнему у нюхающих розы

пускай не лучше, но честней гражданской позы.

И то, и это порождает кровь и слезы.

Тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы,

распространяется, как мухами — зараза,

иль как в кафе удачно брошенная фраза,

и где у черепа в кустах всегда три глаза,

и в каждом — пышный пучок травы…

Дальше пошли пояснения. Фраза «Максимильян танцует то, что станет танго”, объяснил я — это намёк на африканское происхождение названия танца (буквально, на нигерийском наречии означает «пляска под барабан»), а на родине современного танго это слово вошло в обиход лишь в девяностых годах прошлого века. Сам танцор — не кто иной, как император Фердинанд Максимиллиан Иосиф фон Габсбург, получивший сан при поддержке французского императора Наполеона III. Последнему императору Мексики не повезло: революционеры расстреляли его в 1867-м году, и эта дата, заявил я, и была взята поэтом в качестве заглавия. Имя поэта я благоразумно забыл упомянуть, а когда въедливая Смолянинова, не простившая мне унижения с ударением в имени Боливара, всё же поинтересовался — улыбнулся лучезарнее прежнего и сослался на забывчивость.

На сём мой бенефис подошёл к концу. Екатерина Андреевна, кое-как к тому моменту кое-как опомнившаяся, вывела в дневнике пятёрку, и я направился на своё место, провожаемый удивлёнными, но уже без откровенного страха и неприязни взорами одноклассников.

…Теперь-то мне дадут, наконец, прийти в себя?..

Похоже, из классического набора попаданца в «себя-школьника» я почти ничего не упустил. Так, зажимаем пальцы. Первый, большой: «начистить физиономии злыдням, которые обижали тебя в школе», готово. Правда, обошлось без мордобоя, но это, во-первых, ещё не поздно, а во-вторых и ни к чему — результат получен, причём явственно силовым путём. Второй палец, указательный: «завоевать авторитет самого крутого перца в классе» — первый шаг сделан и, думается, с результатом проблем не будет. Третий, средний: «потрясти одноклассников и учителей своими знаниями, чем углубить и расширить эффект от предыдущего пункта» — а я виноват, если оно само так получилось? Не двойку же было домой тащить… хотя заглядывать в мой дневник всё равно некому — во всяком случае, в ближайшие неделю-полторы…

Пункт насчёт «трахнуть одноклассницу, в которую был безнадёжно влюблён в прошлый раз» я благоразумно пропустил –она, эта самая одноклассница, идёт рядом, и её портфель оттягивает мне руку. Не то, чтобы я был совсем уж равнодушен к зову гормонов, но здравый смысл пока что одерживал верх, да и ситуация пока не грозила выйти за рамки романтической привязанности. А раз так — оставим пока всё, как есть и не будем торопить события…

— Вот уж не думала что ты, Лёшка, такой… — подал голос предмет моей безнадёжной страсти. Я покосился на Ленку — от школы мы отошли уже шагов на двести, миновав трёхподъездную восьмиэтажку и выбравшись на внутриквартальный проезд, а она только сейчас заговорила о моих недавних художества. А ведь, к гадалке не ходи, только об этом всё время и думала…

— Я такой. — отвечаю с кривоватой ухмылкой. — Одно слово: сомнительный тип. И это ты ещё не видела, что я с котятами делаю!

— Что? С какими котятами?

Кажется, она испугалась. Ну что за народ здесь, элементарных шуток не понимает…

— А таких. — говорю. — Которые в фольге и пустые внутри. Неужели ни разу не видела?

Шоколадные фигурки котят, медведей и зайчиков я обнаружил давеча в кондитерском отделе «Диеты».

— Фу, дурак… — она ткнула меня острым кулачком в плечо. — А я уж и вправду, подумала…