Пропустив очередного собачника (средних лет дядька с рыжим боксёром на поводке) я вскочил и чуть ли не бегом направился в сторону метро Университет. Справа, на месте парка40-летия ВЛКСМ пыхтела, лязгала и ворочалась за дощатым забором большая стройка — там только-только начали возводить здание детского музыкального театра, и провозятся с ним ещё верных года четыре. А впереди уже маячил рубчатый купол нового Цирка, и мы, перейдя на светофоре Ломоносовский проспект, углубились во дворы сталинских, в форме каре, восьмиэтажек. Навстречу то и дело попадались группы ребят и девчонок, почти все в школьной форме. Сегодня, если верить газете «Труд» на стенде, мимо которого мы только что прошли, одиннадцатое апреля, пятница (забавно, а там было 12-е апреля, выходит, я «попал» с суточным опережением календаря!), значит, встреча с одноклассниками откладывается, по меньшей мере, до понедельника…

Стоп, какой ещё понедельник? Здесь в школах шестидневка, а значит, завтра с утра придётся быть за партой как штык — и это при том, что я даже под страхом высшей меры не вспомню, где сидел на протяжении третьей четверти восьмого класса! И таких вопросов без ответов завтра будет ох, как много…

Впрочем, до завтра надо ещё дожить, а пока — вот он, двор дома, в котором в прошлой своей жизни прожил никак не меньше сорока лет. Очертания двора знакомы, но как же тут всё изменилось! Разросшиеся к 2023-му году деревья пока ещё больше походят на саженцы, машин во дворе — раз-два и обчёлся, на месте будущей парковки покрытый почерневшими весенними сугробами газон. Сетчатого загончика с турником и силовыми тренажёрами нет и в помине, детская площадка вместо сложной конструкции из лесенок и пластиковых желобов, наводящей на мысль о ленте Мёбиуса, украшена крошечным домиком с двускатной крышей, парой качелей да песочницей, с торчащим посредине облезлым грибком-мухомором... Я задержался на минутку, давая Бритьке сделать свои дела, сделал вид, что не заметил удивлённого взгляда бабулек на скамейке — и подошёл к двери своего родного третьего парадного. Я ведь и номера домофона не помню, мелькнула мысль, придётся ждать, когда кто-нибудь откроет дверь…

…Да что я, совсем ум потерял? Какой, нахрен, домофон в семьдесят пятом году? Да здесь и слова такого не слышали, как не знают и о железных дверях подъезда — их заменяют обычные, набранные из дощечек, с узким мутным стеклом в половину высоты створки.

Что ж, одной проблемой меньше. Я взялся да длинную вертикально расположенную деревянную ручку и, чуть помедлив, потянул дверь на себя.

С недоброй памяти девяностых у меня стойко закрепилась в мозгу картинка запущенного, обшарпанных исписанных граффити и провонявших всякой дрянью лестничных клеток. Потом многое, конечно, привели в порядок, но образ остался, и сейчас я инстинктивно ждал повторения. Оказалось — ничего подобного: чистенько, даже по-своему уютно. Наша пятиэтажка относилась к ранней серии II-01, какие возводили в Москве в самом начале хрущёвского строительного бума. Знакомый всякому москвичу список претензий к «хрущобам» — это не про них, дома этой серии даже по программе реновации редко пускали под снос, и ведь было с чего! Толстые, не пропускающие звуков, кирпичные стены, трёхметровые потолки, просторные, хоть в футбол играй, лестничные клетки, где (невиданное дело для двадцать первого века!) стоят возле квартирных дверей санки, а то и заботливо укутанные тряпьём велосипеды — и это при полном отсутствии домофонов, консьержей и видеонаблюдения!

Нередко на таких лестничных клетках силами жильцов устраивали иногда настоящие зимние сады. В таком я и оказался сейчас, и испытал очередной приступ ностальгии. Всё, как услужливо подсказывает память, извлекая из давно, казалось бы запечатанных уголков: — три или четыре кадки с фикусами (или как называют эти пучки длинных заострённых листьев?) на гнутых проволочных стойках, деревянные лотки с землёй, в которой зеленеет какая-то рассада — и, что характерно, ни следа граффити и прочего дворового творчества в стиле «Маша + Витя = Любовь». Плитка пола и ступени чисто выметены и, кажется, даже, вымыты, а что лифта нет — ну так, на то и пятиэтажка. Квартира наша расположена на третьем этаже — туда я и взлетел по широченной лестнице вслед за Бритькой, тоже, кажется, почуявшей нечто знакомое.

Мы безошибочно остановились перед нужной дверью. Обитая чёрным дерматином на медных гвоздиках, никакой, что характерно, сварной стали, резиновый рубчатый коврик под ногами… Я нашарил в кармане брюк ключи — класса до четвёртого я таскал его на шнурке, на шее — засунул в скважину и трижды провернул. Дверь подалась — и медленно распахнулась.

…ну что, вот я и дома?..

В своё время, как раз после последней моей попытки устроить семейную жизнь, я осознал, что доживать свои годы в этой квартире придётся, скорее всего, в одиночку. В деньгах я тогда особого недостатка не испытывал — не настолько, впрочем, чтобы сменить недвижимость на более престижную, — а потому предпринял генеральную перепланировку, превратив родительскую «трёшку» в нечто, более соответствующее моим вкусам. В результате я соединил кухню с большой комнатой, и чуть приподняв уровень пола в «кухонной» зоне. Установил у дальней стенки новомодный на тот момент биокамин в настоящем кирпичном портале, поставил просторный угловой диван, большой круглый стол, получив, таким образом, столовую-гостиную. Две другие комнаты, поменьше, тоже подверглись похожей трансформации — в одной я устроил спальню, а в другой, соединённой с первой широченной, в два дверных проёма, аркой, оборудовал кабинет-библиотеку с выходом на балкон. К этой комнате я всегда относился с особым пиететом — когда-то именно здесь прошли мои школьные и студенческие годы, так что работалось мне здесь особенно хорошо.

В обновлённой квартире я прожил десять без малого лет, но прежней обстановки (мебель я сменил до последнего стула), разумеется, не забыл. И вот — я снова в старой нашей прихожей, справа вешалка с зимним маминым пальто с норковым воротником, слева — тумбочка с узким высоким зеркалом. В перспективе коридора белеет дверь в ванную комнату, а с кухни доносится бодрая музыка радиоточки («Маяк»? Точно, он самый и есть…) Наверное, в этот самый момент я почувствовал примерно то же, что испытал Пашка Козелков, когда товарищи по звёздной экспедиции решили устроить ему запоминающийся день рождения…

А вот Бритька никакой совершенно ностальгии не испытывала. Подняла морду, шумно втянула носом воздух, дождалась, когда я расстегну ошейник — и потрусила исследовать свои новые владения. И ведь не дождалась, когда хоть лапы вытрут, поганка хвостатая!

III

Квартира носила следы некоторой неустроенности, даже необжитости — ну конечно, мы ведь перебрались сюда в самом конце марта, двух недель ещё не прошло! Сняв куртку и разувшись, я вслед за собакой прошёл в комнаты. Так и есть: по углам родительской спальни громоздятся нераспечатанные картонные коробки со всякой всячиной, в гостиной тоже не слишком уютно — собрания сочинений, вместо того, чтобы радовать глаз ровными рядами корешков на полках, перевязаны бечёвками в стопки, да и сами полки пока ещё просто стоят на полу. Раздвижной стол от гарнитура, который положено вытаскивать на середину комнаты по праздникам, целиком заставлен блюдами и пирамидами чашек с тарелками из «синего» фарфорового сервиза — дедова подарка родителям на свадьбу. Несколько лучше дела обстояли у меня в комнате, и я сразу же вспомнил, как мама настаивала, чтобы отец занялся ею прежде двух других комнат, потому как «мальчику нужно где-то делать уроки!» Так что здесь книжные полки уже заняли положенные им места по обе стороны от окошка, и книги были расставлены в точности так, как на старой квартире: справа серые томики Жюля Верна, розовые Вальтера Скотта и голубые — Марка Твена. Слева же — Детская Энциклопедия и учебники.

На одной из полок книг не было вовсе — вместо них там стояли две склеенные модели. Броненосец «Потёмкин» из серого пластика и большой зелёный танк, продукция завода игрушек «Огонёк». Я немедленно вспомнил, как в своё время волновался, перенесут ли мои драгоценные модели переезд — и не зря, надо сказать, волновался, потому как только две эти и уцелели. Я поискал глазами — вот же остальные, вернее, оставшийся от них пластиковый хлам, наваленный в коробку из-под обуви, пластмассовый винегрет из самолётов, танков и ещё одного кораблика, крейсера «Аврора». Помнится, в тот раз я никак не соглашался избавиться от этого хлама, убеждая себя, что рано или поздно возьмусь, починю, всё заново склею… Так и не собрался, конечно — хотя и «Потёмкина» и «Аврору» в итоге построил заново, но уже на совсем другом уровне, со всеми полагающимися доработками и модельной покраской.