В конце концов, это было не так уж много, не после жизни, которую он так расточительно растратил. Это было просто единственное, что он мог сделать.

Он сложил руки перед собой, прислонившись к ним лбом в безмолвной молитве. Он не знал, как долго он сидел там, молясь, прежде чем внезапный громкий щелчок замка в двери его камеры вырвал его из состояния медитации.

Он медленно выпрямился, со всем достоинством, на какое был способен, и повернулся лицом к двум верховным священникам в пурпурных одеждах ордена Шулера с эмблемой "пламя и меч". Инквизиторы носили строгие черные накидки и перчатки палачей, которыми они были, а их глаза были безжалостными и холодными. Полдюжины храмовых стражников позади них были бесстрастны, их лица скрывали то, что они могли чувствовать, но в каменных взглядах инквизиторов несомненно были удовлетворение и ледяная ненависть.

– Пора, - решительно сказал ему старший из них, и он кивнул.

– Да, это так, - ответил он со спокойствием, которое поразило его самого. Ему показалось, что он, возможно, тоже заметил удивление в глубине глаз шулеритов, и эта возможность доставила ему странное удовольствие.

Один из стражников выступил вперед с тяжелыми наручниками. Его взгляд был неохотным, почти извиняющимся, и Диннис посмотрел на старшего инквизитора.

– Это действительно необходимо?
– спросил он.

Инквизитор несколько долгих, напряженных мгновений смотрел ему в глаза. Затем он медленно покачал головой.

– Спасибо, - сказал Диннис и шагнул вперед, опираясь на трость, когда занял свое место в центре пустого квадрата стражников. Это было не совсем так, как если бы он каким-то чудесным образом сбежал и избежал своей участи просто потому, что они не сковали ему руки. Кроме того, нужно было рассмотреть... соглашение, которое он заключил с Клинтаном, не так ли?

– Мы пойдем, отец?
– спросил он, оглядываясь на старшего инквизитора.

* * *

Это прекрасное утро, - подумала швея по имени Эйлиса.
– Более чем прохладное, как это часто бывает в мае, здесь, в городе Зион, с дующим с озера Пей бодрящим бризом, но наполненное солнечным светом. Огромная, красивая площадь Мучеников была залита этим богатым, золотым сиянием, и звуки раннего утреннего города были приглушенными, притихшими. Даже птицы и виверны казались не такими слышными, примолкшими, - подумала она.

Но это почти наверняка было всего лишь ее воображением. Божьи крылатые создания понятия не имели о том, что должно было произойти здесь в это прекрасное весеннее утро. Если бы они это поняли, то исчезли бы так быстро, как только могли летать.

В отличие от них, Эйлиса точно знала, что должно произойти, и мышцы ее живота были стянуты от напряжения и начинающейся тошноты. Анжилик была права насчет того, каким ужасным будет этот день, но Эйлиса имела в виду именно то, что сказала. Она должна быть здесь, каким бы ужасным это ни оказалось.

Толпа была огромной, заполнив добрую половину широкой площади перед парящей колоннадой Храма. Она пыталась понять, какое настроение было у этой толпы. Она потерпела неудачу.

Некоторые из них - многие - были так же молчаливы, как и она сама, стояли там в своих туниках или шалях и ждали. Другие болтали друг с другом, как будто это было какое-то спортивное мероприятие, но сама яркость их болтовни, их улыбки говорили об обратном. А потом были и другие, те, кто ждал в молчаливом ожидании, подпитываемые яростью и разжигаемые диким требованием справедливости Церкви.

Правосудие, - подумала она.
– Это было бы несправедливо, даже если бы он действительно совершил то, в чем его обвиняли!

Внезапное движение предупредило ее, и она подняла глаза, закусив нижнюю губу, когда процессия стражников, инквизиторов и, конечно же, жертвы появилась на ступенях Храма и начала спуск к платформе, которая была возведена так, чтобы зрители могли быть уверены, что они не пропустят ни одной единственной ужасной детали.

Из толпы послышались голоса тех, кто так долго ждал в предвкушении. Насмешки, свист, проклятия. Вся сдерживаемая ненависть, весь горький на вкус страх, который пробудил бунт Чариса против Матери-Церкви, были в этих наполовину нечленораздельных криках ярости.

Бывший архиепископ, казалось, ничего не заметил. Он был слишком далеко, чтобы Эйлиса могла ясно разглядеть его лицо, но его плечи были квадратными, спина прямой, когда он хромал, опираясь на трость, в простом, колючем одеянии осужденного еретика. Он держится хорошо, - подумала она, - и ее сердце наполнилось гордостью, которую она с удивлением почувствовала даже сейчас, и яркий солнечный свет пробился сквозь внезапно навернувшиеся слезы.

Он, его охранники и палачи достигли платформы, где были собраны все отвратительные инструменты для исполнения наказаний, назначенных архангелом Шулером за ересь и богохульство. Его походка, казалось, на мгновение заколебалась, когда он ступил на нее, и если это так, кто должен винить его? Даже отсюда Эйлиса могла видеть мерцание жара над жаровнями, чьи раскаленные угли окружали ожидающие его железные предметы и клещи, и это было лишь одним из ужасов, ожидавших его.