– Понятная точка зрения, - сказал Гектор.
– Но, я думаю, это не непреодолимая проблема. Линдар, считаю, что это очень хорошая идея, которую нужно развивать. И если епископ-исполнитель Томис проявит нежелание, когда мы поговорим с ним, полагаю, мы должны указать, что, хотя он не может юридически обязывать рыцарей земель Храма, у него есть полномочия распоряжаться ресурсами архиепископства. У него есть активы прямо здесь, в Корисанде, чтобы обеспечить достаточно крупный аккредитив для покрытия наших расходов на первые несколько месяцев. К тому времени мы, несомненно, получим ответ от самих рыцарей земель Храма. Думаю, они поймут логику ваших аргументов и одобрят соглашение. Если они этого не сделают, нам просто придется придумать какой-то альтернативный подход.

– Да, ваше высочество.
– Рейминд склонил голову в подобии полупоклона.

– Очень хорошо, - сказал Гектор, отодвигая свой стул, - думаю, что это завершает все, что мы можем с пользой обсудить сегодня днем. Мне нужны отчеты - регулярные отчеты - обо всем, о чем мы говорили. Понимаю, что на данный момент наше положение довольно... незавидное, скажем так.
– Он обнажил зубы в натянутой усмешке.
– Однако, если Хааралд просто будет достаточно долго пережевывать Эмерэлд, думаю, мы должны быть в состоянии сделать достаточно, чтобы, по крайней мере, вызвать у него серьезную боль в животе, когда он доберется до Корисанды!

III

Теллесбергский кафедральный собор,

город Теллесберг,

королевство Чарис

В Теллесбергском соборе было очень тихо.

Огромное круглое сооружение было переполнено, почти так же, как на заупокойной мессе короля Хааралда, но атмосфера сильно отличалась от той, что царила в тот раз. В ней был тот же оттенок гнева, возмущения и решимости, но было и что-то еще. Что-то, что нависло, как знойная тишина перед грозой. Напряжение, которое только усилилось и обострилось за пять дней, прошедших со смерти старого короля.

Капитан Мерлин Этроуз из королевской чарисийской стражи понимал это напряжение. Когда он стоял у входа в королевскую ложу, наблюдая за королем Кэйлебом и его младшими братом и сестрой, он точно знал, о чем думает и беспокоится эта огромная, не совсем безмолвная толпа. О чем он не был готов рискнуть предположить, так это о том, как она отреагирует, когда наконец наступит долгожданный момент.

Что, - сухо подумал он, - произойдет примерно через двадцать пять секунд.

Как будто его мысль вызвала реальность, двери собора открылись. На этот раз не было ни музыки, ни хора, и металлическое "клац!" защелки, казалось, эхом и отзвуком разнеслось в тишине, как мушкетный выстрел. Двери бесшумно, плавно, широко распахнулись на хорошо смазанных, тщательно ухоженных петлях, и в них шагнул единственный носитель скипетра. Не было ни туриферов, ни носителей подсвечников. Это была просто процессия - относительно небольшая для главного собора целого королевства - духовенства в полном, сверкающем облачении Церкви Ожидания Господнего.

Они двигались сквозь витражи солнечного света, льющегося через окна собора, и тишина и покой, казалось, усиливались, расходясь от них, как рябь на воде. Напряжение усилилось, и капитану Этроузу пришлось силой напомнить своей правой руке держаться подальше от рукояти катаны.

В этой процессии было двадцать священнослужителей, возглавляемых одним человеком, одетым в белую, отороченную оранжевым сутану архиепископа под великолепно расшитой мантией, украшенной золотыми нитями и драгоценными камнями. Золотая корона с рубинами, заменившая простую епископскую корону, которую он ранее носил в этом же соборе, свидетельствовала о том же священническом сане, что и его сутана, а на руке сверкал рубиновый перстень его должности.

Остальные девятнадцать мужчин в процессии были одеты лишь немногим менее величественно поверх белых, необрезных сутан, но вместо корон или корнетов на них были простые священнические шапочки с белыми кокардами епископов в соборе другого прелата. Их лица были менее безмятежны, чем у их лидера. На самом деле, некоторые из них выглядели еще более напряженными, более обеспокоенными, чем миряне, ожидающие их прибытия.

Процессия неуклонно, плавно двигалась по центральному проходу к святилищу, затем распалась на отдельных епископов. Человек в сутане архиепископа сел на трон, предназначенный для управляющего делами архангела Лэнгхорна в Чарисе, и пока он сидел, по всему собору то тут, то там раздавались голоса. Капитан Этроуз не знал, слышал ли их архиепископ. Если и так, то он не подал виду, ожидая, пока его епископы займут свои места на богато украшенных и в то же время гораздо более скромных стульях, расставленных по бокам его трона.

Затем сел последний епископ, и снова воцарилась абсолютная тишина, хрупкая под собственной тяжестью и внутренним напряжением, когда архиепископ Мейкел Стейнейр оглядел собравшихся.

Архиепископ Мейкел был довольно высоким мужчиной для жителя Сэйфхолда, с великолепной бородой, волевым носом и большими, сильными руками. Он также был единственной человеческой душой во всем соборе, которая действительно выглядела спокойной. Которая почти наверняка была спокойна, - подумал капитан Этроуз, удивляясь, как этому человеку это удавалось.
– Даже вера должна иметь свои пределы. Особенно когда право Стейнейра на корону и сутану, которые он носил, на трон, на котором он сидел, не было подтверждено советом викариев Церкви. Не было и самой отдаленной надежды на то, что викарии когда-нибудь утвердят его в новой должности.

Что, конечно, объясняло напряжение, охватившее остальную часть собора.

Затем, наконец, Стейнейр заговорил.

– Дети мои, - легко разносился его мощный, великолепно натренированный голос, чему способствовала полная, выжидающая тишина собора, - мы хорошо понимаем, насколько многие из вас, должно быть, встревожены, обеспокоены и даже напуганы беспрецедентной волной перемен, которая прокатилась по Чарису за последние несколько месяцев...

Нечто, что даже слух капитана Этроуза не смог бы назвать звуком, пронеслось среди слушающих прихожан, когда слова архиепископа напомнили о попытке вторжения, которая стоила им жизни короля. И поскольку его использование церковного "мы" подчеркивало, что он действительно говорил ex cathedra, официально провозглашая официальную, законную и обязательную доктрину и политику своего архиепископства.