— Красивые слова, доктор.

— Нет, Караш, вы увидите, что это не так. Только добродетель способна властвовать в мире, все остальное обречено на провал. Я убежден: когда мы призовем к труду и благоустройству туркмен Прикаспия и Ахала и когда этот труд увенчается постройкой дорог, новых городов с больницами и гимназиями, то туркмены Мерва сами придут и скажут: "Научите и нас доброму делу".

— Вы фанатик, капитан.

— Ну нет. Я фанатично люблю свое дело. Я стремлюсь лечить не только язвы на теле человека, но и язвы целого общества. Поэтому-то и кажусь вам фанатичным человеком…

Заночевали на безвестном колодце, в чатме чабана. На рассвете вновь отправились в путь и к вечеру достигли Балханских гор. Вершина их Дигрем, словно сказочный застывший великан, возвышалась над необъятными просторами Каракумов. Путешественники поднялись на взгорье и увидели отсюда древнее русло Узбоя.

— Это и есть тот самый Узбой, о котором давно и много спорят ученые, — сказал Караш и поднес к глазам бинокль. Понаблюдав, протянул бинокль Студитскому. — Полюбуйтесь, доктор. Сейчас, на закате солнца, хорошо видно высохшее озеро, куда впадал Узбой и вытекал из него двумя рукавами. Обратите внимание: тот сухой рукав, что идет на Запад, к Каспию, называется Аджаиб. А вот этот, что огибает Балханы, — Актам.

Студитский прильнул к биноклю и увидел как на ладони все, о чем рассказал Караш.

— Но почему все же река прекратила свое существование? — спросил он.

— Разные на этот счет версии, — отвечал Караш. — В детстве от отца я слышал, будто в те годы, когда царь Иван Грозный завоевал Казань, Астрахань и стал поглядывать на Хиву, хивинский хан решил, что самый доступный путь в Хиву — по Узбою. По нему тогда ходили каюки от Актама до Ургенча. Хивинский владыка боялся, что Иван Грозный приведет свои ладьи по Каспийскому морю, войдет в Узбой и приблизится к цветущему Хорезму. Вот и решил перекрыть эту реку. Говорят, отрезал ее плотиной от Амударьи.

— Правдоподобная версия, — согласился Студитский. — Но я слышал: то же самое проделывали с Узбоем еще раньше монголы?

— Все может быть, — согласился Караш. — Одни сделали, другие повторили. Между прочим, Хорезм по Узбою сообщался с Мешеди-Мисрианом. Последняя жизнь зачахла в Дахистане, когда перестала поступать сюда вода.

— Войны, — сказал Студитский. — Только они повинны в гибели целых цивилизаций. Но что теперь представляет собой Узбой?

— Сухая долина, доктор. Разгуливает в берегах песок, кое-где сохранилась вода в виде небольших озер. Пожалуй, самое интересное место — Актам. Чувствуете, какой ядовитый запах идет от него?

— Я давно почувствовал, что тут пахнет сероводородом, — живо отозвался Студитский. — Но откуда он здесь?

— Русло Актама переполнено черной вонючей грязью. Есть и озеро небольшое с такой же вонючей водой, около Молла-Кара. Мы будем проезжать мимо.

Офицеры спустились в низину и двинулись дальше, поторапливая коней, чтобы успеть до наступления темноты в лагерь строителей Закаспийской военной железной дороги. Через полчаса остановились в Молла-Кара. Озеро было небольшим. Рядом с ним среди разросшегося тамариска стояло несколько кибиток. Поодаль медленно, словно нехотя, вращались крылья ветряной мельницы.

— Эй, хозяева! Есть ли тут кто-нибудь?! — крикнул, подъехав к кибиткам, Студитский.

Тотчас из ближней юрты, большой и высокой, вышел в парусиновом костюме и соломенной шляпе кавказец. Увидев гостей, он сначала нахмурился, но тут же заулыбался, узнав их.

— Доктор… Господин Студитский, какими судьбами?! Здравствуйте! Вот не думал встретить вас в этой глуши.

Капитан тотчас вспомнил его: предприниматель Тер-Аванесов. С ним Студитский виделся в Чекишляре и Яглы-Олуме. Но почему он здесь? И мельница, вероятно, его. Заметив немой вопрос в глазах капитана, Тер-Аванесов, радушно пожимая ему руку, поспешил удовлетворить любопытство.

— Доктор, дорогой, я не стал испытывать капризы судьбы и отправился на железную дорогу. На Атрекской линии столько акционеров и приказчиков, что повернуться невозможно. Вот я тогда и подумал: а почему бы мне не податься к Балханам? Ай, собрал вещи, сел на коня и поехал.

— Мельница ваша? — спросил Студитский.

— А как же, господин доктор! Конечно, моя. Здесь, знаете, какие залежи соли! Клянусь, можно всю Россию солью посыпать — столько здесь ее. Соль кусковая, дробить надо. Думал, думал, как мне с ней быть, и отправился к строителям дороги. Захожу в вагон к генералу Анненкову. Говорю ему: "Господин генерал, ссудите леса на постройку мельницу. Мне будет хорошо, и вам тоже. У вас два батальона солдат, и ни у кого нет лишней соли!" Ай, туда-сюда, поговорили, выпили немножко. Потом генерал помог мне купить эти соляные участки.

— Недурно у вас получилось. А грязями тоже пользуетесь?

— Пока нет, доктор. Приезжал из эшелона фельдшер, набрал в пробирки и пузырьки воду из озера и грязь, потом говорил мне, что грязь тут целебная. Какая-то серно-йодистая, что ли.

Студитский вынул из медицинской сумки термометр и, в то время как Караш допытывался у хозяина, есть ли в Балханах нефть, измерил температуру воды в озерце. Она оказалась +30 по Реомюру, а по запаху точно такая, как в Сакских и Францесбадских источниках, "Если вода и грязь аналогичны крымским и европейским, то смело можно открывать курорт", — решил Студитский и тоже заполнил пробирки водой и грязью.