Шрифт:
— Значит, не доверяют вам, раз не знаете о моих поручениях, — прихлопнул ладошкой по столу Генеральный.
— Нет, товарищ Сталин… то есть да, — заторопился с ответом Ягода, запутался и смутился. — Я хотел сказать, что недоверия к себе не замечал.
— А ведь чекисту надо бы примечать всё, — поднялся из-за стола Генеральный, покосился на него, сделал шаг ближе. — Присаживайтесь, товарищ Ягода. Мы, помнится, встречались с вами раньше. Под Царицыном? Не забыли?
— Так точно, — дёрнулся подняться Генрих, но Генеральный уже был за его спиной и жёсткой ладошкой по плечу прижал вниз. — Тогда вы произвели на меня приятное впечатление.
— Спасибо, товарищ Сталин.
— Теперь, значит, ваши орлы охраняют здоровье и покой Ильича в Горках?
— Так точно. Под мою ответственность. По рекомендации товарища Петерса старшим группы охраны назначен большевик, латыш Пётр Пакалн [10] , в органах вэчека с 1919 года. Ответственный за охрану — член коллегии Абрам Беленький [11] .
— Знаю, знаю… С товарищем Беленьким знаком. Справляется. Даже чересчур. Товарищ Крупская как-то жаловалась, что её не всегда допускают к Ильичу. Допекают в прогулках. Лезут в почту. Не прислушиваются к советам профессора Фёрстера [12] .
10
П.П. Пакалн (1886–1937) — начальник охраны В. Ленина, капитан госбезопасности, возглавлял охрану Ленина до самой его смерти. Занимал пост начальника отделения отдела охраны руководителей партии и правительства, был начальником охраны И. Сталина, арестован в 1937 г. по специальному Списку, осуждён в особом порядке по обвинению в контрреволюционном заговоре в органах НКВД, расстрелян, посмертно реабилитирован в 1956 г.
11
А.Я. Беленький (1882–1941) — большевик, один из первых сотрудников в советских разведывательных службах, майор госбезопасности, арестован в 1938 г., в 1939 осуждён Особым совещанием при НКВД за антисоветскую агитацию к 9 годам лишения свободы; в 1941 г. расстрелян, реабилитирован в 1956 г.
12
Отфрид Фёрстер (1873–1941) — немецкий врач, невролог, лечащий врач В. Ленина в 1922–1924 гг., которому Ленин доверял, практически являлся главным врачом до самой его смерти; именно он настаивал на том, чтобы в его лечении предпочтение отдавалось не медикаментам, а успокоительным упражнениям, прогулкам и походам в лес.
— Но есть постановление Политбюро, товарищ Сталин…
— Всё правильно. Так и действуйте впредь.
— А доктор Фёрстер к тому же настаивает на долгих прогулках.
— Всё верно. Я с ним встречался. Его мнение — Ильичу свежий воздух и отвлечение от лишних мыслей, газет и всякой писанины — лучшее лекарство. За этим надо следить. Он грибки любит. Вот пусть их и собирает.
— Я приму меры.
— А женские капризы понятны, но вот любые треволнения товарищу Ленину смертельно опасны. Я так ей и объяснил. Только почему ограничения на посещения вождя не для всех?
Жёсткая ладошка опять пресекла попытку Ягоды вскочить на ноги.
— Но тогда к Ленину приезжал Феликс Эдмундович, товарищ Сталин.
— И что же? Решение Политбюро по этому непростому вопросу принималось всеми членами. В том числе голосовал и товарищ Дзержинский. Значит, должен исполнять.
— Мне докладывали, но я счёл…
— Вы допустили промах. И к тому же скрыли от Политбюро.
— Я…
— Не с кем посоветоваться? На то есть Генеральный секретарь, если до Политбюро далеко.
— Виноват, товарищ Сталин.
— В партии не может быть исключений ни для кого. Решение Политбюро — это приказ. И он распространяется на всех.
— Виноват.
— Я всегда на месте. Не стесняйтесь, — похлопал его совсем по-дружески Генеральный. — А то будете помогать Ильичу грибки собирать…
— Спасибо, товарищ Сталин. Больше подобного не допущу.
— А как же вам удалось оказаться в подчинении товарища Дзержинского? — услыхал из-за спины Ягода и вздрогнул, не успев расслабиться.
Сталин уже стоял у окна и раскуривал трубку.
— У Подвойского в военных инспекторах у вас получалось. И Управляющим делами зарекомендовали себя у него неплохо?..
Ягода молчал, зловещие "грибки" смутили его.
— Яков Михайлович ваш родственник?
Ягода почувствовал, как теряет под собой опору, он словно провалился в пространстве, всем нутром ощущая, что падает в пропасть; с открытыми глазами он ничего не видел, только пустота и ужас вокруг, в горле пересохло, подступало удушье.
— Жаль, товарищ Свердлов был замечательным человеком и прекрасным руководителем, — вернулся к нему слух. — Настоящий большевик. Мудр не по годам. Горько, что ушёл от нас рано, до конца не раскрыл своих возможностей. Я с ним дружил, в ссылке довелось быть вместе.
Ягода оживал, жизнь возвращалась к нему вместе со спасительным дыханием, он слышал, как бешено стучит кровь в висках.
— Рано, очень рано мы его потеряли, — голос звучал без интонаций откуда-то сверху сам по себе, деревянный голос без эмоций. — Достойной замены не найти. А ведь теперь мы партию перестраиваем. Пора делать ставку на молодых.
Сталин дымил трубкой, медленно расхаживая по кабинету, и разговаривал, казалось, с самим собой.
— Мы, старые большевики, встревожены. Напряжённая работа вырывает из наших рядов лучших. Многие болеют, сказываются тюрьмы и каторги. Вот занемог товарищ Дзержинский, а ведь народ называл его Железным. Не так ли?
— Так точно, товарищ Сталин.
— А раз народ нас ценит, мы не имеем права на болезнь. Вот и работают старики на износ. Смену надо растить. Смену. Это главная задача партии на сегодняшний день. Политбюро помнит об этом, твердит постоянно, но на местах некоторые нерадивые не торопятся. Превращаясь в чинуш, обрастают плесенью и не замечают этого. Есть и такие, себе на уме, цепляются за кресло, хотя мозги уже не те, не способные думать о будущем. Они заботятся о собственном благополучии. Нэп сыграет с ними ещё большую шутку. Паутиной мещанства обрастут. Народ всё это видит, а глупцы слепы, — голос Генерального заметно изменился, он натуженно и зло дребезжал, резал слух; в такт фразам Сталин жёстко рубил воздух, словно топором, размахивая рукой с дымящейся трубкой и явно забыл про посетителя.