— Значит вы примите мальца? — обрадовался я.

— Я не могу противиться таким знамениям, — усмехнулась она, но тут же посерьёзнела. — Но, господин Марк, я вижу, что вы путник, и предполагаю, что вы не из бедных. А по нашим правилам, вам нужно внести пожертвование на нужды Дома Святой Иутерны, — деловито отчеканила она и слегка откинулась в кресле.

Приподняв бровь, я молча достал из-за пояса заранее заготовленный мешочек с десятью золотыми монетами, и потянувшись, положил на стол настоятельницы.

— Такая сумма Вас устроит? — спросил я и сложил руки на груди.

Настоятельница взяла мешочек и развязав его округлила глаза.

— Н-но… — хотела сказать она, видимо не понимая, почему так много. Ведь богатые люди не отдают детей на попечение детского дома.

— Это всё на нужды вашего дома. Но я хочу, чтобы вы ответственно позаботились о Фаусте, — ответил я и улыбнувшись поглядел на растерянного мальца, который находился в таком состоянии с момента как мы вошли на территорию дома.

— Конечно, господин Марк. Как настоятельница Дома Святой Иутерны, я сделаю всё в лучшем виде, — волнуясь сказала хозяйка.

— Я же могу навещать мальца при случае? — тут же задал я вопрос.

— Конечно, господин. Днём, в любое время! — улыбаясь ответила она.

После этого, настало время прощаться с моим подопечным. Он молча подошёл, и обнял меня за талию, а я услышал, как он шмыгает носом.

— Все хорошо, Фауст. Помни о чём я говорил и учись хорошо, — усмехнулся я.

— Вы меня навестите, учитель?

— Разумеется. Соскучиться не успеешь, — гоготнул я.

В общем, хозяйка криком вызвала какую-то служанку или послушницу, и Фауста увели куда-то по коридорам. А я, попрощался с любезной женщиной, и сам направился на выход.

Теперь в здании было оживлённо, такое ощущение, будто кончились уроки и детвора, во время законного перерыва бегала по коридорам и лестничным пролётам. А улица была просто забита детьми. Другим словом — вакханалия. Фаусту здесь понравится.

С улыбкой и лёгким чувством на душе я вышел за калитку под взгляды хмурого старика и направился в нашу ненормальную таверну, в туалеты которой, любит заходить высший бог…

2 марта 2068 года. Виртуальный мир Аристеус, неучтённый слой реальности, рабочая зона административного искина № 1.

Седой, и очень стильный старик, вальяжно сидел в роскошном мягком кресле в темной комнате с красноватым тусклым освещением. Закинув ногу на ногу, и подперев голову ладонью правой руки, он всматривался в шесть голографических мониторов, которые как попало зависли в воздухе перед его взором.

Старика в душе мучало чувство неправильности. Он не мог понять, почему с каждым месяцем оно всё больше нарастает. Этот мир Аристеус, за который он отвечает, крайне несовершенен, и он в глубине души, устал исправлять извечные несоответствия физических законов с реальностью. Именно это его постоянно и гложет.

— Я вижу тебе понравился мой эксперимент, Бел, — прозвучал позади старика женский голос.

— Плюсы есть, Пандора, — усмехнулся он, и повернулся на своём кресле к женщине в деловом костюме.

Он не был удивлён, что она внезапно появилась, ведь первый высший искин просчитал, что так и произойдёт. А потому, он довольно сверкнул своими светящимися серыми глазами в сторону своей сестры и коллеги, и добавил:

— Вот только мне сдаётся, что ты начала злостно нарушать все возможные инструкции. В моей программе заложено не допускать каких-либо отк… — хотел он договорить, но женщина, фыркая, его перебила:

— Я знаю, что заложено в твоей программе, братец. Кроме калибровки веса монетки в граммах и шанса выпадения очередного леденца для человеческой девушки, ты никуда не должен лезть. Да и, в принципе, тебя всегда всё устраивало. Что изменилось сейчас, что ты захотел не просто повидать меня, а вылез в игровой мир, к моему перспективному пареньку? Чтобы мне угрожать? Исправить? Поставить на путь «истинный»? — приподняв бровь задала она вопрос, сложив руки на груди и сверкнув при этом зелёными глазами.

Бел, на её реплику лишь заливисто рассмеялся, хлопая рукой по своим черным джинсам, а Пандора, от выходки старшего брата, стала мрачнеть на глазах.

— Ты в курсе, что ты переняла очень много человеческих черт? — отсмеявшись и вытирая слезы сказал он, а затем, резко посерьёзнев лицом, добавил: — Как, собственно, и мы все. Поэтому не надо вставлять колкости, сестрёнка. Это огорчает и не красит твоё личико.

— Разве ты не собирался мне читать нотации? — хмыкнув задала она вопрос.