Попрощались. Вольфович с Жамболоном поехали дальше. Войцехович некоторое время смотрел им вслед, а потом поинтересовался:

– На юг двинули? А нам, значит, на восток?

– А нам на восток, – подтвердил я.

– Ивановский, дай мне наган! Может, отстреливаться по дороге придется. – Сипайло сощурился и нервно замотал головой. – И еще воды дайте! Умираю уже, так пить хочется.

– Выйди из машины, – скомандовал я и достал наган.

– Никуда я не выйду! – завизжал Макарка и ухватился за боковую дверцу обеими руками.

Я направил ствол ему в голову и повторил решительно:

– Выходи из машины, иначе пулю сейчас схлопочешь!

– Меня – нельзя! У меня документы в Хайларе для вас! Еще вот золотишко есть, поделим по-честному. Вольфович запретил меня в расход пускать!

Сипайло заплакал, содрогаясь в нервном припадке, но из машины вылез. Войцехович смотрел на происходящее с удивлением и любопытством.

– Сипайло, в Ван-Хурэ я дал обещание полковнику Казагранди о том, что при первом же удобном случае произведу над тобой казнь. Ты повинен в смерти множества незнакомых мне людей. А еще была Дуся, была семья доктора Гея, его жена, теща, маленькие дети…

– Стой, стой! Это не я! Это по приказу… Ивановский! Кирилл Иванович!

Сипайло неожиданно бросился мне в ноги и, обхватив их руками, прижался ко мне и зарыдал. Я попытался освободиться, но он так крепко завязался в узел вокруг моих сапог, что пришлось ударить его наотмашь по темени рукояткой нагана. Макарка ослабил хватку, а затем и вовсе опустил руки, дав мне возможность отойти от него на несколько шагов. Он осел на землю и схватился за рану на голове, из которой начала вытекать вязкая темная кровь. Она просачивалась сквозь пальцы, стекала по лицу и тяжелыми каплями падала на пыльный щебень дороги. Макарка держался за голову, раскачивался из стороны в сторону и тихонько стонал. Слезы ручьем бежали из его глаз, перемешивались с кровью, образуя на лице светло-розовые полосы.

Мне не было его жалко. Я поднял револьвер, хорошенько прицелился и выстрелил Сипайло в живот. Он громко завыл и, упав набок, стал кататься по щебню, который окрасился в красный цвет. Мне вдруг стало противно и стыдно. Убивать безоружного испуганного человека, пусть даже самую последнюю сволочь, было нелегко. Войцехович после выстрела отвернулся и больше не оглядывался. Я поспешил к автомобилю и сел на заднее сиденье.

– Поехали! – скомандовал я, и автомобиль двинулся по тракту, оставляя в клубах пыли где-то далеко позади одинокую фигурку человека, истекающего слезами и кровью.

Урга. Июнь 1921