– Заслужу, не сомневайтесь! – Торновский улыбался Унгерну и, хлопая меня по плечу, добавил: – А место тут очень хорошее для обороны. Я бы лучше места для штаба найти и не сумел! Ну давай, братец, вводи меня в курс дел и веди скорее к барону.

– Не мучьте Ивановского, у него флюс! – Унгерн подошел к Торновскому ближе. – Да и в должности он меньше двух суток, еще не все знает. Давайте я введу вас в курс дел, мне это сделать совсем не сложно.

– Михаил! – представился Торновский и, широко улыбаясь, снова протянул барону руку для пожатия.

– Роберт, – пожал руку Дедушка, представившись одним из трех своих имен. – Вы говорите, что кадровый офицер, а где учились?

– В Иркутске окончил военное училище, потом в Петрограде в Главной гимнастической фехтовальной школе, еще в Иркутске на преподавательских курсах военного училища.

– Вы, выходит, и учить бойцов можете?

– Случалось. Приходилось и в боевых условиях учить, на войне с немцами дослужился до полковника, командовал батальоном.

– Похвально, а что же после войны?

– А после войны большевики власть захватили. Я уехал с семьей в Харбин. Год там прожили.

– Не захотели, значит, служить при большевиках?

– Я в Харбине был членом Комитета защиты Родины и Учредительного собрания, слыхали про такую антибольшевистскую организацию? Еще я был начальником снабжения всех подразделений харбинской белой армии. Когда Колчак пришел в Приморье, я вернулся в Иркутск и сначала сформировал, а потом и принял под командование от начштаба Южной армии 1-й Егерский полк в Стерлитамаке.

– Егерский полк? Тот, что участвовал в Бородинском сражении?

– Да нет, тот еще в прошлом веке расформировали. Этот был сначала Егерским батальоном охраны Ставки Верховного главнокомандующего в Омске. Когда я прибыл в Стерлитамак, батальоном командовал подполковник Глудкин. Осенью девятнадцатого года на Тоболе наш только что сформированный полк разбил противника под хутором Рожновским. Соседние части начали отступление, а мы оказались запертыми со всех сторон. Вышли с боями из окружения, не оставив врагу ни одного из сотни раненых. Ну уже после этого нам придали батальон из частей состава Степной группы, а чуть позднее полк развернулся в дивизию, в которую теперь входило два егерских полка, один конноегерский и отдельный артиллерийский батальон.

– У вас, наверное, и знаки различия свои в полку были? Погоны, например?

– Погоны малинового цвета с зеленым кантом и вензелем «Е».

– Правильно, – кивнул Унгерн утвердительно. – Думаю, с вашим опытом вы можете рассчитывать на место в штабе генерала Резухина. Кроме того, формирование военной школы я поручаю вам. Ивановский, сводишь утром полковника к Сипайло, пусть проведет с ним свою беседу и поставит на довольствие. А у меня теперь дела!

Унгерн, не прощаясь, вышел из штаба, оставив нас одних.

– Унгерн? – Торновский смотрел на меня широко раскрытыми глазами. – Это что, был Унгерн?

– Он, – подтвердил я и предложил Торновскому присесть за стол.

Утром в штаб прибыл Рерих. Вместе с ним мы ввели Торновского в курс дел. Поставили его на довольствие и сопроводили в штаб генерала Резухина. Торновский оказался действительно толковым хозяйственником, с интересом осмотрел склады, госпиталь, придирчиво выбрал себе оружие, отложив из предложенного маузер и японский карабин. Обстоятельно задавал вопросы всем, кому был представлен, хмурил лоб, что-то прикидывая в голове. Рерих посчитал, что Торновский готов сам управляться со своими поручениями, и уехал по неотложным делам. Меня вскоре вызвали в штаб. Явились гонцы из Ван-Хурэ со срочным донесением для барона. Я поспешил с ними встретиться, принял донесение, сообщив, что Дедушки ближайшие пару дней в городе не ожидается. Насколько я знал, он с отрядом Хоботова выехал засветло на запад. Гонцы несколько огорчились, но сообщили, что имеют предписание в отсутствие Унгерна вести переговоры с начальником его штаба, то есть со мной. Они отрапортовали о том, что в Ван-Хурэ, в трех сотнях верст от Урги, теперь командует полковник Казагранди. Узнав об удачном штурме столицы, он пожелал встретиться с представителями Азиатской конной и встать под командование генерала Унгерна.

Весть была неожиданной, я еще не совсем разобрался со своими полномочиями, но догадывался о том, что вопрос необходимо решить как можно раньше. Пообещал, что в ближайшее время мы свяжемся с полковником Казагранди для обсуждения всех деталей. Гонцы уехали, а я начал метаться по городу в поисках Рериха и обнаружил его в китайских оружейных мастерских, где он принимал по описи какие-то деревянные ящики. В двух словах объяснил ему ситуацию с Казагранди, о котором Рерих оказался весьма наслышан. Он настоял на том, чтобы прямо сегодня выехать в Ван-Хурэ и к возвращению барона порадовать его вестями о значительном пополнении Азиатской конной.

В солнечный полдень выдвинулись мы из города по Кобдоскому тракту и три дня провели в пути, совершая вынужденные остановки лишь на ночлег. По дороге Рерих дал довольно подробное описание личности полковника, к которому мы направлялись с визитом.

Казагранди был отпрыском старинного итальянского рода. Еще до Великой войны закончил свое образование в Казанском университете и сразу же записался на фронт. Метрику свою он подделал, добавив себе пару лет. Прошел войну насквозь, получив пару ранений и все мыслимые ордена, включая и орден Святого великомученика и победоносца Георгия 4-й степени. Очень скоро Казагранди дослужился до капитана, а когда армия разваливалась на части, собрал свой первый партизанский отряд и наводил ужас на большевиков по всему Уралу. Войско капитана Казагранди имело пару сотен сабель, обозы и передвижные склады, торговые точки и налаженный автономный быт. Бойцы были сыты, одеты, обуты, вооружены и обучены. Многие являлись ветеранами нескольких войн и составляли костяк отряда. Адмирал Колчак был поражен организацией и боеспособностью партизанской группы под командованием Казагранди. Он предложил переименовать отряд в 16-й Ишимский полк. Предложение было любезно принято. Потом большевики надавили, и надавили крепко! Сибирская армия уходила в Приморье. На тот момент Казагранди уже командовал дивизией.