— Обычный рычаг давления. У тебя таких нет? — поднимает серьезный взгляд, и тут же снова начинает печатать.

Сижу в компании трех следоков. Структуры Дениса и Димы мне хорошо известны, за столько то лет. Константина и суток не знаю, но энергетика у мужчины явно другая. Подавляет.

Желания с ним говорить у меня как не было, еще в моей машине, так и сейчас нет.

— Наши коршуны, из Москвы, еще ночью слетелись. Походу и твои прилетят, — Денис намекает на здравоохранение, — Вот тебе скажут спасибо. Трупом больше, трупом меньше, а так начнут искать крайнего. Мужичок то, совсем не простой. Хозяин той хаты, где мы были.

— Ты дворец тот, хатой назвал? — ржет Дима.

Врач из меня никакой. Ничего бы не вышло. С живыми мне очень боязно работать. Груз ответственности давит. Я, блин, зашиваю после вскрытия так, будто человек после ещё на пляж попадет. А тут целая жизнь впереди.

У папы последствия помню единожды. На операционном столе умер мальчик, немного нас с сестрой младше. Неделю после он пил. По больнице пошли слухи даже, мол, это сын его был внебрачный. Мерзко. Сестра с папой какое — то время даже не разговаривала.

Чувствую на себе взгляд.

Костя. Ну и что тебе надо? Смотрит всё тем же сосредоточенным взглядом.

— Васильна, — Денис толкает меня плечом, — Ты как будешь нас двадцать пятого поздравлять?

Мои брови легонько ползут вверх.

— Тебя с днем следственного комитета? С чего вдруг?

— Я был не виноват. Меня незаконно понизили, — не унимается весельчак. Одеть на него колпак и точно будет гномик из Белоснежки.

— Осенью поздравлю, не переживай, — подмигиваю.

— Осенью в твоем шикарном платье будет прохладно. Если только в каком — нибудь номере, — скалится. Знаю, он шутит. И тем не менее.

— Ты охренел?

— Я заценил. Мы все заценили, — обводит компанию взглядом, — Не злись ты. Я же любя.

На лице у меня всё написано.

— У тебя денег столько нет, чтоб в номер с тобой, — пью свой кофе, после легонько языком провожу по верхней губе. Дэн ловит взглядом.

— Я займу! — говорит приложа руку на сердце.

— Тебя на работу подвезти? — вступает Костя, отложив телефон.

Машину я оставила дома, когда собственно и переодевалась наспех.

— Если не сложно, только не на работу. В больницу сначала, там всё рядом.

— Ты к этому?

— Да, — объяснять, почему меня так волнует выживший мужчина, никому не хочу.

Видя, как я не слишком ловко залезаю в «Крузак» Константин усмехается. Капец, какие все веселые.

— Не намного выше твоей, — настроение его явно стало получше.

— Там мне привычней. Всё родное.

— Судаки так хорошо зарабатывают?

— А следаки? — смотрю на него, прищурившись. Да — да, я вас знаю.

— Папа подарил, — безразлично пожимает плечами. Эго его данный факт не ущемляет.

— Мне тоже, — смеюсь. Это не правда, но кто это знает? Машина была моим первым, ни от кого не зависимым, приобретением.

— А я уж грешным делом подумал, — приподняв один уголок губ, выдыхает с таким облегчением. Да ладно, не обидно. Все так думают.

В отделение захожу немного с опаской, мне ещё ртуть не простили. А тут снова повод подкинула. Мне не впервой всех бесить. Спустя девятнадцать лет оказалось, что я сестре родной поперек горла. Тут — то люди чужие, как не крути не так болезненно.

— Припевочка наша, — на посту медсестер, который находится прямо на входе, встречаю одного из реаниматологов, — Не сомневался даже, что ты постаралась. Умница наша, — приобнимает меня за плечо.

— Можно к нему? Я из — за стекла посмотрю, — стараюсь выглядеть максимально располагающей. Это трудно.

— Ты как маньяк, которого на место преступления тянет. Проходи, конечно, — указывает мне нужное направление, — Девушки дайте Алёне одежду.

Как загипнотизированная стою и смотрю на него. Нас дверь со стеклом разделяет и еще пара метров. Не знаю, как объяснить, чудо вижу, ранее мне неведанное. Живой человек в моем царстве мертвых.

В двадцать два я поняла, кардиолог из меня не получится. Затупила на операции очень жестко. Просто кошмар. Не первый мор раз был, но увидела орган и поплыла. Не обморок, загруз. Ведущий хирург, взрослый дядька, орал так… просто кошмар. Мол, мне только мясо в лавке разделывать, с моей — то реакцией, а калечить людей он мне не даст. Тут никто ни с кем не сюсюкается. Я собственно и сама больше не захотела. Разом всё отрубило.

Потом были такие же вопли, только отца. Поначалу он даже не знал, потом было поздно.