Шрифт:
– Эри, Эри. Теперь ты уже понимаешь, что меня не нужно бояться, правда? Ты ведь понимаешь, что тебе ничего не грозит. Но это такое огромное, Эри. Я не знал, что подобное возможно. Не предполагал. Клянусь. Зачем они летят к звездам? Понять не могу. Ведь ЭТО здесь. ЭТО же здесь. А может, надо было сначала побывать там, чтобы это понять? Да, может быть. Сейчас я уйду. Забудь обо всем. Забудешь?
Она кивнула.
– И никому не скажешь?
Она отрицательно покачала головой.
– Правда?
– Правда, – прошептала она.
– Благодарю тебя.
Я вышел. Лестница. Кремовая стена, другая зеленая. Дверь моей комнаты. Я широко распахнул окно, дышал. Какой воздух! С той минуты, как я вышел от нее, я был совершенно спокоен. Я даже улыбался, но не губами, не лицом. Улыбка была во мне, снисходительная улыбка над собственной глупостью, над тем, что я не мог понять и что было так просто. Наклонившись, я перебирал содержимое спортивного чемоданчика. Среди шнуров? Нет, какие-то сверточки, нет, не то, сейчас…
Вот он. Я выпрямился и вдруг смутился. Свет. Я не могу так. Пошел к лампе, чтобы потушить ее. На пороге стоял Олаф. Он был одет. Не ложился?
– Ты что делаешь?
– Ничего.
– Ничего? Что у тебя в руке?
– Так…
– Не прячь! Покажи.
– Не хочу. Уйди!
– Покажи!
– Нет.
– Я так и знал. Мерзавец!
Я не ожидал этого удара. Разжал руку, нож выскользнул, упал со стуком. Мы оба покатились по полу, я подмял его под себя, он перевернулся, столик рухнул, лампа грохнулась о стену, так что загремело на весь дом. Я уже сдавил его. Он не мог вырваться, только извивался, и вдруг я услышал крик, ее крик, отпустил его, отпрыгнул назад.
Она стояла в дверях.
Олаф поднялся на колени.
– Он хотел покончить с собой. Из-за тебя! – прохрипел он, хватаясь за горло.
Я отвернулся. Оперся о стену, ноги тряслись. Мне было стыдно, невыразимо стыдно. Она смотрела на нас – то на одного, то на другого. Олаф все еще держался за горло.
– Уходи, – тихо сказал я.
– Сначала тебе придется меня прикончить.
– Прости меня.
– Нет.
– Олаф, прошу вас, уйдите, – сказала она.
Я умолк, раскрыв рот. Олаф, остолбенев, смотрел на нее.
– Девочка, он…
Она покачала головой.
Все еще глядя на нас, то пятясь, то немного боком, он вышел.
Она взглянула на меня:
– Это правда?
– Эри… – простонал я.
– Ты не можешь иначе? – спросила она.
Я кивнул утвердительно. Она покачала головой.
– Не понимаю, – сказал я и повторил еще раз, как-то заикаясь: – Не понимаю.
Она молчала. Я подошел к ней и увидел, что вся она как-то съежилась и руки, придерживающие отвернувшийся край пушистого халата, дрожат.
– Почему? Почему ты так меня боишься?
Она отрицательно покачала головой.
– Нет?
– Нет.
– Но ты же дрожишь?
– Это просто так.
– И ты… пойдешь со мной?
Она кивнула дважды, как ребенок. Я обнял ее, так бережно, как только мог, словно вся она была из стекла.
– Не бойся… – сказал я. – Смотри…
У меня самого дрожали руки. Почему они не дрожали тогда, когда я медленно седел, ожидая Ардера? До каких глубин, до каких закоулков я наконец добрался, чтобы узнать, чего я стою?
– Сядь, – сказал я. – Ведь ты все еще дрожишь? Или нет, подожди.
Я уложил ее в постель. Закутал до подбородка.
– Так лучше?
Она кивнула. Я не знал, только ли со мной она так молчалива или это ее привычка.
Я опустился на колени перед кроватью.
– Скажи что-нибудь, – прошептал я.
– Что?
– О себе. Кто ты. Что делаешь. Чего хочешь. Нет, чего ты хотела, прежде чем я свалился тебе на голову.
Она слегка повела плечами, как бы говоря: «Мне нечего рассказывать».
– Ты не хочешь говорить? Почему?
– Это не имеет значения… – сказала она.
Для меня это было как удар. Я отшатнулся.
– Как?.. Эри… Как это? – бормотал я. И уже понимал, хорошо понимал.
Я вскочил и принялся ходить по комнате.
– Я не хочу так. Не могу так. Не могу. Так нельзя…
Я остолбенел снова, потому что она улыбалась. Слабой, чуть заметной улыбкой.
– Эри, что ты…
– Он прав, – сказала она.
– Кто?
– Тот… Ваш друг.
– В чем?