Сколько простоял, не шевелясь и только дыша прерывисто, Денис даже предположить не мог. Лишь к самому себе прислушивался в ожидании, когда способность передвигаться вернётся хотя бы частично. В какой-то момент даже вскользь припомнил, что сна, который вернул в реальность, не было уже очень давно, навскидку больше года.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и взгляд начинал выхватывать отдельные детали помещения. Деталей, в общем-то, оказалось немного – только сено, наваленное повсюду – от дощатого пола до стен, чуть не под самый потолок, – да пара бочек. Доковылять до одной из них стоило невероятных усилий, но ему всё же удалось это сделать, постоянно спотыкаясь. А затем бог весть сколько времени стоял, навалившись на неё в попытках отдышаться. Перед глазами всё плыло, плясало, разноцветные мушки медленно летали, искажая и без того нечёткую картинку ещё сильнее. Тошнило пусть несильно, но ощутимо, и все имевшиеся силы уходили на отчаянную борьбу с собственным организмом.

Бочка оказалась пуста, раскачалась легко и беззвучно. Само помещение, судя по всему, предназначалось или для скота, или для запасов корма. В любом случае, каждый из вариантов вызывал кривую ухмылку.

То, что надо для военкора.

Потирая висок, Денис выпрямился и в следующий миг почувствовал, как всё тепло, которое ещё было, отхлынуло вниз, к ногам. Внутри дрогнуло что-то, когда взгляд на удивление чётко выхватил из общего полумрака…

Кровь?

Одна из полосок тусклого света падала на покрытый слоем соломы пол и освещала тёмно-бурое месиво, размётанное во все стороны и уползавшее во мглу. Под горлом тут же образовался комок, Денис даже рукой пару раз перед глазами махнул в призрачной надежде развеять наваждение. Но тщетно – картинка не изменилась ни на чуть. Сколько раз приходилось видеть подобное, а каждый раз, как первый.

Несколько раз глубоко вздохнув – воздух приятно пах травой и свежим сеном, – собрал все силы в кулак и оттолкнулся от бочки, едва её не повалив. Шаг, другой, третий… с каждым движением комок в груди разрастался всё сильнее, ощутимо напирал на рёбра, но Денис продолжал идти. И, приблизившись, почувствовал, как подкосились ноги. Он видел не месиво.

А волосы.

Первое желание, самое чёткое – выругаться. Но язык словно свинцом налился, а голова настолько отяжелела, что вряд ли получилось бы выдать что-то осмысленное, пусть даже непечатное. И потому лишь на колени медленно опустился, внимательно рассматривая спутанные пряди. Про себя отметил, что его самого хотя бы к стене посадили, а не швырнули, словно тряпку, но тут же головой тряхнул, отгоняя совершенно неуместную мысль. Затем наклонился, подлез пальцами под волосы и коснулся шеи.

Ледяная кожа обожгла, даже вздрогнуть заставила. Но Денис лишь зубы стискивал сильнее и давящими движениями продвигался вперёд, пытаясь понять, в какую сторону голова повёрнута. Глядя в пустоту, затаил дыхание и вслушался в тяжёлую тишину.

– Ну же…

Не шёпот – выдох почти неслышимый.

Под пальцами – едва различимый толчок. Рука задрожала, но вместо того, чтобы её отнять, лишь плотнее прижал, убеждаясь в том, что почувствовал. Жилка билась, билась слабо, но ритмично, а тонкая гладкая кожа – как только сразу не заметил? – покрылась крохотными мурашками.

Живая.

Судорожно выдохнув, сел рядом. И тут же – как приставленный к горлу нож, как ослепившая вспышка взрыва – осознание. Элементарная истина, в одно мгновение заставившая схватиться за голову и застонать, захрипеть, словно в приступе удушья. Разомкнутые губы скривились в безмолвном крике, незримыми ремнями сковавшем внутренности. Закушенный кулак, дрожавшие плечи – Дениса трясло, едва ли не метало, несколько раз он хватал пригоршни сена, цеплялся за собственные волосы и до боли жмурился, совершенно лишившись возможности хоть как-то мыслить.

Правда безжалостно била под дых, и её удары в сотни раз сильнее любых физических.

Не к каждой боли можно привыкнуть. Денис знал об этом как никто другой, вот только смириться никак не получалось. Наверное, потому, что смирение с подобным означало гибель окончательную. Он столько раз стоял на пороге конца, но до сих пор не смог привыкнуть.

Тяжело и прерывисто дыша, вздрагивая, словно в припадке, обернулся. Хрупкое тельце лежало совершенно неподвижно, всё в той же самой позе. Снова размётанные по сену волосы показались кровью, но на этот раз наваждение развеялось намного быстрее. Трясшимися пальцами, на каком-то словно нечеловеческом инстинкте потянулся к вороту куртки и дёрнул собачку молнии, не отрывая взгляда от одной, наиболее выделявшейся в сером свете пряди.

Кожа у неё слишком холодная.

Стянув куртку, набросил её на Волкову и снова поднялся. Ноги всё ещё дрожали, но на этот раз удалось устоять, лишь опасно пошатнувшись. Словно во сне слышал, как хрустели под подошвами кроссовок ломавшиеся сухие соломинки, и отказывался верить в то, что так отчётливо пробралось в помутнённое сознание.

Несколько раз обошёл всё помещение, вглядываясь, прислушиваясь, ощупывая, но так ничего не нашёл. Ничего.

И никого.

Внутри всё отяжелело настолько, что казалось, в рот залили свинец, а сдохнуть при этом почему-то не получилось. Денису хотелось орать, драть глотку в зверином вопле, ломать и крушить всё вокруг, но сил не было совершенно. И потому только к стене лицом встал, лбом упёрся в щербатую поверхность и запястья на затылке скрестил. А в голове – собственный голос, одно лишь восклицавший совсем недавно:

– Я же говорил, что так будет!

Но в ответ – только тишина.

Сколько времени прошло в забытьи, понять невозможно. Явно травмированная голова провоцировала постоянную тошноту с периодическим выпадением из реальности. Одно хорошо – ни Лёха, ни Маруська больше не являлись. Остались только непроглядная мгла да тишина, а больше ничего.

Утро пробралось в помещение светлыми лучами сквозь щели в дощатых стенах. Никаких звуков снаружи распознать не получилось, да и не находилось на то достаточных сил.