Ветер швырнул в раскрытое окно горсть мелких капель, то ли морская вода, то ли дождь, но на белом атласе платья моментально расцвели некрасивые мокрые пятна. Следовало бы закрыть окно или пересесть с подоконника поближе к камину… у камина и теплее, и уютнее, но принято, чтобы принцесса ждала спасителя у раскрытого окна. И рукодельничая.

Наперсток, соскользнув с пальца, рухнул вниз, и принцесса поежилась, представив, что будет если и она… случайно… например, как в ту ночь, когда буря была, и небо дрожало от молний, а залетевший в комнату ветер норовил столкнуть с подоконника.

Кто сказал, что ждать просто?

Скучно. Иногда страшно. И очень одиноко. Поначалу она даже плакала и стыдилась собственных слез, потому что те, кто ждал до нее, наверняка, не думали о всяких пустяках, вроде собственного одиночества. И теней, что ночью наполняют комнату странным подобием жизни, не боялись, и ветра, и вышивать, конечно же, умели.

Внизу море сверкнуло осколком стекла… как витраж в ее старой комнате, где красные рыбки и зеленые полосы водорослей. Отсюда, с башни, не разглядеть ни водорослей, ни рыб… ничего.

Ничего не должно отвлекать принцессу от ожидания. Разве что вышивка, бусинка к бусинке, на тонкую нить, на жесткую ткань, по расчерченному кем-то узору. Вышвырнуть бы… в окно, и платье это дурацкое тоже, ей совершенно не идет белый цвет, и ждать она не умеет… стыдно.

А нитки снова запутались, сплелись в легковесный разноцветный комок, совсем как тот, которым птиц ловят. И она тоже, как птица, в башне этой, по вычерченному узору… нелепому обычаю… дождаться спасителя, того, у кого смелости хватит… и ведь все же знают, что не придет никто… а если и придет, то не станет рисковать жизнью, чтобы вызволить из заточенья… еще год-другой и совет, решив, что старинный обычай исполнен, даст согласие на заключение династического брака… нужно лишь подождать. Снова подождать.

А рыцари… их не бывает… сказка для влюбчивых принцесс… чтобы было легче ждать.

Ветер, забравшись в комнату, толкнул склянку с бисером, разноцветные стеклянные капли дождем посыпались вниз, добавляя переменчивому морю еще немного красок.

Н’гаи замолчала и, спрыгнув со стола, осторожно потрогала кефирное пятно на полу.

– Ну и о чем эта сказка?

– О принцессе. Об ожидании. О глупых обычаях и вычерченных кем-то узорах… – Н’гаи с задумчивым видом облизала лапу. – Нет, все-таки кефир – это гадость. Как ты его пьешь?

– Не знаю… привычка такая.

Н’гаи понимающе мурлыкнула и удалилась, предоставляя мне возможность убраться. Привычка… правило, обычай… а действительно, почему я кефир пью? Ведь не люблю же.

Н’гаи-Кутуми лежала на постели, свернулась пушистым клубком и мурлыкала что-то себе под нос. За окном молодой зеленью закипала весна, наломать бы влажно-желтых ивовых веток с мягкими серыми пуховками соцветий и, поставив в вазу, долго-долго наблюдать за тем, как распускаются нежные листья, распрямляются, растягиваются, наливаясь призрачной силой воды и… умирают.

Не знаю, раньше мне не было больно смотреть на то, как умирают букеты, не важно какие: пышные розы, фарфоровые каллы, шелковые ирисы или те же весенние котики. Привяли, усохли, потеряли былой вид – в мусорное ведро и не думать…

– Люди вообще редко думают о неприятном, – заметила Н’гаи, приоткрывая зеленый глаз. – Вы любите мгновенья, тогда как сложенное из них время пугает. Вы любите правду, но предпочитаете говорить о ней, а не ее… правда, иногда случается, что между правдой и не-правдой разницы нет. Хочешь историю?

Пожалуй, да. Вечер сегодня такой, подходящий для странных кошачьих сказок.

Наверное, она оказалась здесь случайно, слишком уж нелепо выглядел ангел, бредущий по проселочной дороге. Полустертой позолотой на белых перьях пыль, полутряпкой-полусаваном короткое платье, босые ноги и растрепанные волосы. И в противовес две вдавленные в жесткую землю колеи, кое-где приукрашенные серо-зелеными травяными проплешинами, а по бокам – зеленые стены кукурузного поля. Солнце в зените, пышет теплом, переплавляя воздух в раскаленное марево, дышать которым невозможно.

Наверное, я брежу… ангелов не бывает, тем более на сельских дорогах. Но идти одному тоскливо и, догнав ангела, я поздоровался:

– Привет.

– Добрый день, – вежливо ответила она, вытирая пот со лба. Лицо обыкновенное, миловидное, доброе… на Машку из Курчатовки похожа, правда, у Машки глаза зеленющие, кошачье-стервозные, а у этой – бледно-голубые, ну точно вода речная. А о чем дальше-то говорить?

– Жарко сегодня…

– Очень. – Улыбается, а между передними зубами щербинка. Разве ж у ангелов такие зубы бывают? И кожа вон покраснела, потом чесаться станет или и вовсе облезет… – Вы не подскажете, как пройти на небо?