Шрифт:
Оппенгеймер: «Потому что я всегда считал это оружие ужасным. Хотя в техническом плане работа была выполнена красиво, аккуратно и блестяще, я по-прежнему считал, что само оружие ужасно».
Робб: «И заявили об этом?»
Оппенгеймер: «Допускаю, что заявлял, да».
Робб: «То есть вы испытывали моральное отвращение к производству столь ужасного оружия?»
Оппенгеймер: «Слишком сильно сказано».
Робб: «Прошу прощения?»
Оппенгеймер: «Слишком сильно сказано».
Робб: «Что вы имеете в виду? Определение оружия или мою фразу?»
Оппенгеймер: «Вашу фразу. Я испытывал серьезную тревогу и беспокойство».
Робб: «Было бы точнее сказать, что вы испытывали моральные колебания?»
Оппенгеймер: «Давайте опустим слово “моральные”».
Робб: «Вы испытывали колебания?»
Оппенгеймер: «А кто их не испытывал? Я не знаю ни одного человека, не испытывавшего колебаний по этому поводу».
Через некоторое время Робб представил письмо, написанное Оппенгеймером Джеймсу Конанту и датированное 21 октября 1949 года. Этот документ был изъят ФБР из личного архива Оппенгеймера в декабре предыдущего года. Адресованное «дяде Джиму», письмо сетовало, что «за работу взялись два опытных лоббиста, Эрнест Лоуренс и Эдвард Теллер», агитирующие за создание водородной бомбы. После сердитой перепалки Робб спросил Оппенгеймера: «Согласитесь, доктор, что ваши отзывы о докторе Лоуренсе и докторе Теллере… несколько пренебрежительны?»
Оппенгеймер: «Доктор Лоуренс приезжал в Вашингтон. Он даже не вступил в контакт с комиссией, а прямиком отправился на аудиенцию с членами комитета конгресса и военного истеблишмента. Мне кажется, такое поведение заслуживает пренебрежительного отношения».
Робб: «То есть вы признаете, что ваши отзывы в письме об этих людях были пренебрежительными?»
Оппенгеймер: «Нет. Как пиарщики они заслуживают всяческого уважения. Я не думаю, что оценил их по достоинству».
Робб: «Слово “пиарщики” было использовано вами в оскорбительном смысле?»
Оппенгеймер: «Я не понимаю, о чем вы».
Робб: «Когда вы сегодня так называете Лоуренса и Теллера, вы намеренно отзываетесь о них негативно?»
Оппенгеймер: «Нет».
Робб: «То есть вы считаете, что их усилия по продвижению проекта заслуживают восхищения?»
Оппенгеймер: «Я считаю, что они проделали восхитительную работу».
К пятнице всем в зале было понятно, что Робб и Оппенгеймер ненавидят друг друга. «У меня сложилось впечатление, — вспоминал Робб, — что я имею дело с разумом в чистом виде, холодным, как рыба, я никогда не видел столько льда во взгляде человека». Оппенгеймер, в свою очередь, не питал к Роббу иных чувств, кроме омерзения. Во время короткого перерыва они случайно оказались рядом, как вдруг Роберта одолел приступ хронического кашля. В ответ на высказанное Роббом участие Оппенгеймер сердито оборвал его и сказал что-то такое, отчего Робб немедленно развернулся и ушел.
В конце каждого дня Робб и Стросс без свидетелей подводили итоги. Исход дела не вызывал у них сомнений. Стросс сообщил агенту ФБР о своей убежденности в том, что «ввиду полученных на данный момент показаний комиссия не видит иной возможности, кроме как рекомендовать отмену секретного доступа Оппенгеймера».
Адвокаты Оппенгеймера предчувствовали тот же результат. Чтобы избежать вопросов журналистов, Оппенгеймер ночевал в джорджтаунском доме Рэндольфа Пола, партнера Гаррисона по юридической фирме. Журналисты целую неделю не могли обнаружить его убежища, зато агенты ФБР наблюдали за домом и докладывали, что Оппенгеймер до поздней ночи расхаживает по комнате.
Каждый вечер Гаррисон и Маркс проводили в доме Пола по нескольку часов, отрабатывая тактику защиты на следующий день. «Нам хватало энергии только на подготовку, — жаловался Гаррисон, — мы слишком уставали, чтобы заниматься аутопсией. Естественно, нервы Роберта были расшатаны до предела. Нервы Китти тоже, но с Робертом дело обстояло хуже».
Пол внимал отчетам Оппенгеймеров о каждом дне слушания с растущим предчувствием беды. Происходящее скорее было похоже на судебный процесс, чем административную процедуру. Поэтому вечером 18 апреля, на пасхальные праздники, Пол для консультации пригласил к себе домой Гаррисона, Маркса и Джо Вольпе. Когда подали напитки, Оппенгеймер сказал бывшему главному юрисконсульту КАЭ: «Джо, я хотел бы, чтобы эти ребята рассказали вам, что творится на слушании». В течение следующего часа Вольпе с растущим негодованием выслушивал рассказ Маркса и Гаррисона о враждебном поведении Робба и атмосфере, царящей на ежедневных допросах. Наконец Вольпе повернулся к Оппенгеймеру и сказал: «Роберт, скажите им, путь катятся ко всем чертям, бросьте, не продолжайте, вы ни за что не выиграете это дело».