Однажды по дороге на работу Элтентон, возбужденный сводками с фронта, воскликнул: «Я хотел бы, чтобы войну выиграла Россия, а не фашисты, и я бы сделал все что угодно, чтобы ей помочь». Вож утверждает, что Элтентон затем сказал: «Я попытаюсь поговорить с Шевалье или Оппенгеймером и дать им понять, что буду счастлив передать русским любую информацию, какую они посчитают полезной».

Вожу политические взгляды Элтентона, которые он выставлял напоказ, казались простодушными и незрелыми. В худшем случае «его облапошило русское консульство». Элтентон откровенно болтал о друзьях в советском консульстве Сан-Франциско и хвастал, что может отправить информацию в Россию с помощью знакомых сотрудников консульства. (Агенты ФБР действительно засекли, что он несколько раз встречался с Ивановым в 1942 году.) Более того, Элтентон возвращался к этой теме не один раз. Вож вспоминал: «Он то и дело повторял: “Вы же знаете, мы ведем войну на одной с русскими стороне, так почему мы им не помогаем?”». Когда один из попутчиков спросил: «Разве такие вещи не делаются по официальным каналам?», Элтентон ответил: «Ну, я сделаю, что смогу».

Однако несколькими неделями позже он сообщил Вожу и остальным: «Я поговорил с Шевалье, а Шевалье поговорил с Оппенгеймером, и Оппенгеймер сказал, что не желает с этим связываться». Элтентон был расстроен, и Вож решил, что затея ни к чему не привела.

Эту историю, рассказанную Вожем Мартину Шервину в 1983 году, подкрепляют показания, которые Вож дал ФБР в конце 1940-х годов. После войны из-за связи с Элтентоном Вож едва не потерял работу. Когда ФБР предложило снять подозрения, если он согласится быть осведомителем, Вож отказался. Однако ФБР убедило его подписать свидетельские показания на Элтентона, в которых среди прочего говорится следующее: «Джордж и Долли Элтентон, надо признать, подозрительные личности. Они жили в Советском Союзе и открыто выражают симпатию советскому режиму. Джордж предпринимал очевидные попытки помогать русским во время Второй мировой войны». Излагая содержание разговоров с Элтентоном в «утином автоклубе», Вож писал: «Мы так и не сумели убедить Джорджа в порочности коммунизма, а он никого не сумел обратить в свою веру».

Через несколько лет, когда в 1954 году личность Элтентона всплыла в связи со слушанием Оппенгеймера, Вож счел, что правительство составило об Элтентоне ошибочное представление: «Будь он настоящим шпионом, не стал бы говорить об этом так открыто. Он бы прикинулся совершенно другим человеком».

Для Оппенгеймера началась новая жизнь. Должность заведующего военной лабораторией, объединяющего усилия разбросанных по всей стране объектов Манхэттенского проекта и направляющего их на создание пригодного к боевому применению атомного оружия, требовала от Роберта навыков, которых у него не было, решения задач, которых он не мог себе вообразить, выработки рабочих привычек, полностью расходящихся с прежним образом жизни, и привыкания к новой линии поведения (например, работе в режиме строгой секретности), которая была для него неудобной и эмоционально чуждой. Не будет преувеличением сказать, что ради успеха Оппенгеймеру в возрасте тридцати девяти лет пришлось перестроить приличную часть если не разума, то личных качеств, причем сделать это в короткое время. Любой аспект новой работы проходил по графе «срочно». Сроки задавались невозможные, и очень немногое — трансформация Оппенгеймера не исключение — удавалось выполнить вовремя. И все же он был близок к тому, чтобы уложиться в срок, что отражает степень его целеустремленности и силу воли.

Роберт всегда мечтал соединить любовь к физике с пылким обожанием пустынных плоскогорий Нью-Мексико. Теперь у него появился этот шанс. 16 ноября 1942 года он и Эдвин Макмиллан, еще один физик из Беркли, а также офицер сухопутных войск майор Джон Х. Дадли приехали в Хемес-Спрингс, глубокий каньон в сорока милях северо-западнее Санта-Фе. Осмотрев десяток мест на юго-западе США, Дадли наконец остановился на Хемес-Спрингс как наиболее удобной точке для новой военной лаборатории. Оппенгеймер помнил это место по своим конным прогулкам как «прелестный уголок, приемлемый во всех отношениях».

Когда троица прибыла в Хемес-Спрингс, между ними и майором вспыхнул спор из-за того, что полоска земли в каньоне была слишком узкой и замкнутой для запланированного поселка. Оппенгеймер сетовал, что оттуда не видно величественных гор и что из-за крутых склонов каньона площадку невозможно огородить. «Пока мы спорили, появился генерал Гровс», — вспоминал Макмиллан. Гровс бросил быстрый взгляд на площадку и сказал: «Никуда не годится». Он повернулся к Оппенгеймеру и спросил, есть ли у него на примете другое место. «Оппи предложил Лос-Аламос с таким видом, словно эта мысль только что пришла ему в голову».

«Если подняться из каньона наверх, — сказал Оппенгеймер, — мы окажемся на столовой горе, а на ней есть школа для мальчиков — возможно, это подходящее место». Скрепя сердце группа села в машины и проехала еще тридцать миль на северо-запад по лавовой площадке под названием плато Пахарито (маленькая птичка). До школы-ранчо Лос-Аламос они добрались только к вечеру. Под снегом с дождем по игровому полю в одних шортах бегала ватага мальчишек. Участок в 800 акров, занимаемый школой, включал в себя главный корпус под названием «Большой дом», Фуллер-лодж — живописный коттедж, сложенный в 1928 году из 800 гигантских сосновых бревен, похожее на крестьянский дом общежитие и несколько построек помельче. За коттеджем располагался пруд, по которому мальчишки зимой катались на коньках, а летом — на байдарках. Школа располагалась в 2100 метрах над уровнем моря, у самой границы лесов. На западе заснеженные вершины гор Хемес достигали высоты 3300 метров. С просторной веранды коттеджа открывался восточный вид на долину Рио-Гранде, тянущуюся на сорок миль до любимого горного хребта Оппи высотой почти 4000 метров — Сангре-де-Кристо. По рассказу очевидца, Гровс осмотрел место и без всякого перехода заявил: «То, что надо».

Через два дня военные подготовили документы на покупку школы и еще через четыре дня, после короткого визита в Вашингтон, Оппенгеймер вместе с Макмилланом и Эрнестом Лоуренсом приехали на инспекцию «объекта Y». Обутый в ковбойские сапоги Оппенгеймер провел Лоуренса по школьным помещениям. Для соблюдения секретности они представились чужими именами. Однако один из учеников Лос-Аламоса, Стерлинг Колгейт, узнал ученых. «Мы вдруг поняли, что война пришла и в наши места, — вспоминал Колгейт. — Приехали эти двое, мистер Смит и мистер Джонс, один с «поркпаем» на голове, другой — в обычной шляпе, и стали везде ходить как хозяева». Колгейт изучал в старших классах физику и видел в учебнике фотографии Оппенгеймера и Лоуренса. Вскоре территорию школы оккупировала целая армада бульдозеров и строительных бригад. Оппенгеймер, естественно, хорошо знал Лос-Аламос. До находящегося в сорока милях «Перро Калиенте» можно было доехать по плато верхом. Роберт с братом за множество летних сезонов облазили горы Хемес вдоль и поперек.