— Ваши друзья не зря отзываются о вас, как о кладезе мудрости, дорогой господин Спиноза. Система мыслей, которую вы выстроили в своем трактате, разумна, гармонична и, думаю, вполне справедлива. Но, боюсь, что она чересчур сложна для ее практического применения в широких масштабах. По крайней мере, при нынешнем состоянии общественного сознания. А нет ли среди ваших трудов такого, который был бы больше приближен, так сказать, к нынешним насущным нуждам нашего государства? Государства, которое нам удалось сделать самым свободным в мире, но в котором, тем не менее, свободе, а тем самым и благополучию государства постоянно угрожают косность, обилие суеверий, сила вековых предрассудков. Поэтому устойчивость нашей свободной страны находится под постоянной угрозой. Я не говорю уж об угрозе внешней, исходящей от наших монархических соседей и соперников, и прежде всего от этого убогого монарха, который беззастенчиво присвоил себе титул «Король-Солнце».

— Я всецело разделяю ваши опасения, господин великий пенсионарий, — с грустью ответил Спиноза. — И одним из главнейших врагов свободы по-прежнему остается церковь, о чем вы забыли упомянуть.

— Да, вы правы, дорогой друг. Даже в вашем присутствии я не решился первым затронуть эту опасную тему.

— Вот поэтому-то я и начал знакомить вас с моими скромными трудами с относительно безобидного «Трактата об усовершенствовании разума».

— Следовательно, у вас есть что-то еще? — оживился великий пенсионарий. — Нечто более приближенное к кругу забот, отягощающих душу политика, стоящего у кормила государственной власти в государстве, пока еще остающемся самым свободным в Европе?

— Да, — ответил Спиноза. — Но то, что уже написано, в первую очередь касается места и назначения церкви в современном обществе, а это, как вы только что сказали, тема особенно крамольная. Да и личная моя судьба подтверждает это с лихвой.

— И все же, дорогой изгнанник, я хотел бы ознакомиться с этой вашей работой.

— Что ж, — кротко улыбнулся Спиноза. — Я буду только рад этому.

7

— Надеюсь, вы не примете меня за льстеца, — начал философ, — если я скажу, что власть республиканской партии особенно благоприятствует в Голландии процветанию свободы вообще и в частности религиозной терпимости.

— Не приму, дорогой мудрец, — растроганно улыбнулся великий пенсионарий, так как слова Спинозы отражали именно те достижения, к которым он лично стремился, находясь у руля государственной власти.

— И тем более вам прекрасно известно, что оранская партия все еще сохраняет силу и пользуется определенной поддержкой масс лишь благодаря содействию клерикалов. С усилением оранжистов все больше власти приобретали и иерархи церкви, и их приспешники, нетерпимые и назойливые, совавшие свой нос не только в церковные, но и в мирские дела, стараясь все подчинить своему влиянию...

— Да уж, — сокрушенно покачал головой великий пенсионарий. — Кому об этом и знать, как не мне.

Спиноза продолжал:

— Даже там, где религия еще не пала так низко, всякие установленные законом рамки для суждений и мыслей представляют большую опасность, так как это ведет к сосредоточению власти в руках духовенства, которое ревниво охраняет свое господство и часто, не довольствуясь осуждением и преследованием людей, мыслящих иначе, разжигает религиозные распри в возмущении против законной государственной власти.

Религия при таких условиях совершенно вырождается, так как вместо страха Божия заступает страх перед духовенством, служители церкви превращаются в грязных и суетных стяжателей, а храмы — в трибуны, на которые ораторы всходят не для того, чтобы поучать народ и наставлять его в добре, но чтобы, подкупая слушателей звонкими фразами, сеять ненависть и вражду к инакомыслящим и бранить разум, уверяя, что он дан природой на погибель человеку.

Философ испытующе взглянул на политика.

— Совершенно с вами согласен, — хмуро кивнул головой великий пенсионарий.

— Именно поэтому, — продолжал Спиноза, — в моем новом сочинении отдел, посвященный богословию, весьма велик по объему, и этому не следует удивляться, принимая во внимание характер нашей эпохи: в наше время религиозные интересы стоят на первом плане, проявляются ли они в форме добровольного усердия верующих или кичливости сановников церкви, поощряемой малодушными и эгоистичными властителями.

— Должен заметить, мой дорогой друг, — подал реплику Ян де Витт, — что ваша историческая заслуга именно в том и состоит, что вы первым обратили на это внимание и подвергаете беспристрастной критике притязания богословия на исключительную и руководящую роль в области умственной жизни. Но удалось ли вам определить, на чем основывает богословие эти свои притязания?

— Разумеется, — невозмутимо ответил Спиноза. — Именно с этого мне и пришлось начать. Прежде всего свои непомерные притязания церковь основывает на авторитете Священного Писания, и значит, оно тоже должно быть подвергнуто критике с точки зрения разума.

8

Великий пенсионарий невольно передернул плечами.

«Как далеко зашел в своей критике этот бесстрашный человек, — подумал он. — Неужели он и в самом деле безбожник, как о том твердят на каждом углу бывшие его единоверцы?»