Вот тут и проняло по-настоящему, вот тут ноги ватными и сделались.

Трибунал! Это трибунал! Уж сколько меня им пугали, и вот — сподобился!

Но растерянность не помешала приметить, как округлились от изумления глаза моего вчерашнего оппонента, сидевшего в компании сослуживцев по воздушному флоту: рыхлого поручика и подтянутого капитана с щегольскими усиками.

Эх, мало ему вчера врезал! Все зубы на месте, только скула фонарём светит.

Помимо представителей пострадавшей стороны, особой тройки, секретаря и стенографиста, в зале присутствовали выделенный мне армией защитник в чине штабс-капитана и обвинитель от комендатуры, коим оказался Георгий Иванович.

— Дело подпоручика Оскольского выделено в отдельное производство, — заявил секретарь. — Слушается дело подпоручика Линя!

Одутловатый поручик-летун вмиг оказался на ногах и потряс какими-то листами.

— Протестую! Обвиняемый заявил, что он фельдфебель! Это отражено в материалах дела!

Представлявший мои интересы штабс-капитан в ответ с презрительной ухмылкой бросил:

— Слова пьяного юнца — это аргумент. А заяви он, что произведён в полковники, вы бы ему честь отдавать стали?

— Протестую! — взвился поручик.

Председательствующий постучал молоточком и потребовал:

— К порядку, господа! Давайте не будем всё усложнять! Последняя реплика будет исключена из протокола.

Поручик тут же перешёл в наступление:

— Согласно приказу о привлечении студентов РИИФС в действующую армию учащимся первых трёх курсов присваивается звание младшего военного специалиста, что соответствует армейскому фельдфебелю!

Тут поднялся со своего места и мой защитник.

— Пункт второй раздела «Особые условия». В случае назначения на руководящие должности, начиная от командира взвода, студентам РИИФС временно присваивается звание кандидат-лейтенанта, что соответствует младшему военному советнику или же подпоручику. Прошу ознакомиться со справкой о назначении обвиняемого командиром взвода… — Он продемонстрировал какой-то листок председательствующему и продолжил: — Таким образом, речь не может идти об оскорблении старшего по званию словом. Пусть даже обвиняемый и сказал пострадавшему «не твоё собачье дело», что ещё не доказано, это лишь проявление невоспитанности и дурного тона. Данная реплика не может быть основанием для судебного преследования и оправданием для рукоприкладства. Случившееся следует расценивать как обоюдный конфликт со всеми вытекающими последствиями.

— Протестую! — выкрикнул представитель пострадавшего, но подполковника его мнение не заинтересовало, он обратил своё внимание на обвинителя.

— Что скажете, майор?

— У стороны обвинения нет возражений, но вместе с тем пьяная драка в ресторане — серьёзный проступок, сей прискорбный инцидент не должен остаться безнаказанным.

Подполковник кивнул.

— Несомненно. — Он посмотрел в свои записи, потом перевёл взгляд на меня: — Что можете сказать в своё оправдание, подпоручик?

Я сглотнул. Первым порывом было указать на лётчика и заявить, что это он во всём виноват, что он ударил первым, а я лишь ответил, но такое было бы уместно в кабинете у директора гимназии, а никак не на трибунале. Неспроста же защитник не стал приводить этот аргумент, да и Георгий Иванович велел помалкивать. Опять же разговор о наказании он завёл точно неспроста.

Так что я поднялся со скамьи, вздохнул и сказал, будто в прорубь ухнул:

— Моему неподобающему поведению нет оправдания. Готов искупить свой проступок на фронте.

— Искупите, — с непонятной интонацией произнёс председательствующий и перевёл свой взор на пострадавшую сторону, которая уже перестала быть таковой. — А что скажете вы, подпоручик?

Представитель моего оппонента моментально оказался на ногах.

— Протестую!..

Резкий стук молотка заставил его умолкнуть, и подполковник потребовал:

— Отвечайте!

Подпоручик нехотя поднялся на ноги и попытался будто бы через силу что-то выдавить из себя, потом резко мотнул головой и заявил:

— Виновным себя не признаю, поскольку был спровоцирован неподобающим поведением этого невежи!

На этом прения и закончились. Сначала председательствующий подозвал к себе представителей сторон и обвинителя, затем тройка удалилась в комнату для совещаний. Я краешком глаза следил за лётчиками; красавчик-капитан словно превратился в статую, он неподвижно сидел с закинутой на ногу ногой и будто бы даже не дышал вовсе, а поручик что-то шёпотом втолковывал своему разнервничавшемуся подопечному.