Зазвенела на заре песня, Позатихли лепестки в поле, Без тебя мне на земле тесно, Мне с тобой на островке вольно. Полыхали на траве росы, По босым ногам брызг нега, Заметались огоньков звёзды, Я любовь-душа птиц, неба…
Моей лучшей подруге Анжелике. Спасибо, что ты у меня есть.
ГДЕ БЫ НЕ БЫЛА. ГДЕ БЫ МЕНЯ НЕ КИДАЛО… Я ВСЕГДА БУДУ О ТЕБЕ ПОМНИТЬ.
Взлетела… Вскинула крыло…И по-привычке оглянулась…А он курлыкнул в небесах…Ей не казалось…Это было…В печальной шее сжалась боль. Из прошлого кивали тени. Открылось времени окно…И звали нежно в пропасть тени…Взметнулась ввысь…И песней жгла…Потоком звёзд глаза слепило…Не здесь душа… Не то крыло… Не в те метели заблудила… Вздох криком… Махом шаг… Простор… Ещё немного и забвенье…Затихло горечи тепло…Устало выдохло везенье… И полетит в другой весне… Другую песню допевая…Века, как бусы навивая…А звёзды те же… Небо то…
Она не знала как её звали. Это был другой мир, неизвестный, незнакомый. Она умерла вчера, я родилась сегодня.
***
— Проснись, прошу, пожалуйста. Мои руки теребили чешуйчатую шкуру. — Слышишь, отзовись!!! Прошу тебя. Кто ты? Где я? Слёзы текли по щекам, я растирала глаза и жаловалась на жизнь, и снова трясла эту шкуру. Не могу от него уйти, зачем то он притащил меня сюда. Зачем? Я же умерла, или нет? Я помню эту капельницу, помню последний вздох, потом свело горло. Хочу пить. Где то вода. Река, я слышу как бьются волны, боюсь оставить его. Ползу и оглядываюсь. Вода, ледяная, вкусная… умываюсь, глотаю, ползу обратно. Падаю на эту огромную морду и вливаю ему в пасть глоток, который чуть не выпила сама. Он открывает глаза и я замираю. Там вселенная, через которую он меня вытащил с того света. Когда ты хочешь жить, то дерёшь эту жизнь с корнями, расцарапывая ногти в кровь. Я хотела. Очень. В той жизни не осталось ничего, нет, вру. Там остались мои друзья, которые меня забыли, любимый, тот что предал. И там осталась я. Добрая, наивная, простая. Нелюбимая. Когда уходит жизнь, с последним глотком, начинаешь понимать всю ценность этого глотка. Я живу. У меня другое тело, другая внешность, имя. И другой мир.
Вечность в твоих глазах
АЛИСА
Я вчера умерла,
Я сегодня другая…
Боль надвисла с крыла,
Я уже не летаю.
Я уже не живу,
Не люблю,
Забываю…
Ночь в разбег тороплю,
Я себя проклинаю.
Я любила вчера,
Билась в окна и двери,
Ревность жгла и рвала…
Кто любил так,
Не верь им.
Кто любил-отступил,
Испугавшись признаний…
Я любила вчера,
Стон сглотнув покаяньем.
Я ушла, но зачем?…
Губы в кровь искусала.
Я любила тебя,
Я любила…
Летала…
— Я всё понимаю.
Кулаки сжались, ногти с болью впились в ладони, казалось ещё немного и хлынет кровь… Отовсюду, не только с рук…
Я не понимала. Категорически. Никак. Душа ломалась осколками, и каждый обледенев раздирал сердце в клочья.
Ради него я бросила институт, устроилась на работу, потом ещё на одну. Пашка искал себя. Я понимала, думала, что понимала. Вчера пришла лучшая подруга Анька, и попросила собрать его вещи.
Зря я настояла на личной встрече. Он смотрел куда угодно, но не в глаза. Он любит Анюту.
Я сильная.
— Я понимаю… Иди.
Пашка подхватил сумки. Дверь тихонько захлопнулась.
Вот и всё. Десять лет семейной жизни. Крошечная квартирка, в которой так и не прозвучал детский смех, затаилась тишиной.
По оконному стеклу размазывал слёзы осенний дождь. Прижалась разгоряченным лбом в окно.
Надо жить.
Мама. Взгляд метнулся к фотографии на пианино. «Оторви лист в календаре». А как оторвать боль? «А боль ли это, доча, или обида?». Как теперь жить? «Все пройдет, снежинка. Сердце поболит и успокоится.» Спасибо, мама.
Утром выпал снег. Кивнула себе лохматой головой в зеркало, такой же полусонный лохматик кивнул в ответ.
— Ну, что жизнь с белого листа?
Через полчаса уже бежала на работу. Чистый, морозный воздух врывался в лёгкие, остужал голову, прогоняя горечь.
Визг тормозов резанул ухо, выхватываю взглядом маленькую сжавшуюся фигурку, и прыгаю на дорогу выталкивая ребенка практически из под колёс.
— Она жива?
— Ещё да. Даже удивительно, вся изломана, а организм борется.
— Доктор, что нужно? Скажите. Она нам ребёнка спасла.
— Пока ничего. Месяц уже в коме. Надежды практически никакой.
«Месяц? Кома? Это про меня?». Пытаюсь открыть глаза, горло раздирает от сухости. «Эй, я живая…»
Голоса и шаги стихают. Дверь тихо захлопывается. Как за Пашкой.
Шу-Ардан.
КЛАН ОГНЕННЫХ ДРАКОНОВ.
Тар Драгон Имар Кристиан, первое крыло клана, преклонив колено стоял перед старейшинами.
Своды зала, где проходило совещание, давили мрачной позолотой. Мраморный пол холодил колено Кристиана, и змеёй ползло к сердцу. За четыреста лет он уже пятый раз обращался к старейшинам с одной и той же просьбой.