А видеть было что!

Пришел отец Натэлы, тоже густоволосый, сильный и подвижный мужчина. Пока мы с Натэлой угощались, отец с сыном, с Жерар Филиппом, стащили из-под кровли плетенки-годори — огромные, старые, каждый чуть не с человека ростом, опрокинули их под тутовым деревом, возле опрятного стога, взяли толстые прутья и принялись лупить по плетенкам. Если и пристала к ним какая пыль или грязь, ее сперва выбили палками, потом водой окатили и смыли все.

Вечером отец Натэлы привел козу — длиннобородую, большерогую, косоглазую, тоже какого-то языческого вида. Ее привязали к тутовому дереву, с тем чтобы завтра зарезать. Коза стояла, расставив ноги, упрямо опустив голову, и быстро-быстро шевелила губами, словно знала, что ее ждет, и повторяла какие-то ведьмачьи заклинания.

Пришли из стада спокойная корова и красивая нетель. У опрятного стога сидела черная дворняга и, довольная, озиралась. В сгустившихся сумерках прилетела сова и села на тутовое дерево.

Мы ужинали на веранде. Мать Натэлы с тайной гордостью выложила на стол длинные — с локоть домашние хлебцы; отец Натэлы нарезал продолговатыми кусками пахучий тушинский сыр, наполнил стаканы; когда он говорил тосты, с его лица не сходила улыбка. А на тутовом дереве сидела сова и время от времени гукала.

Зураб не стал дожидаться окончания ужина, вынес из дому двухстволку, перевесил через плечо, с детски-застенчивой улыбкой попрощался с нами и ушел в виноградник — охранять созревший виноград. Я знаю, ты сочтешь меня за глупую, но мне все-таки показалось, что не за тем он шел в виноградник: придет, сядет, станет тихонько насвистывать, и выйдет из темноты на свист горячая, как уголек, белозубая колдовка, сядет ему на колени и всю ночь напролет будут целоваться и ласкать друг друга — сильные и молодые.

Мы с Натэлой легли спать на веранде под вьющимися вдоль карниза побегами лозы-ркацители. На чистое небо выкатилась луна. Теперь на небе была луна, на дереве гукала сова и корова спокойно вздыхала в хлеву. Тишина стояла удивительная, ни один лист не шелохнулся, и все-таки мне не спалось. Заголосили по селу петухи, потом еще раз заголосили, и наконец я кое-как уснула.

Проснулась как умытая родниковой водой. К утру так похолодало, что я видела свое дыхание. У меня не было с собой ничего теплого, пришлось натянуть Натэлин свитер. Он был мал, не налезал. Натэла смотрела на мои мучения и умирала от смеха.

Отец Натэлы и Зураб, Жерар Филипп, к этому времени уже зарезали козу, подвесили вниз головой к ветке тутового дерева и даже успели ободрать. Мать Натэлы несла к дому большую миску с внутренностями. Зураб стоял на табурете и приколачивал к тутовому дереву козьи рога.

— А это зачем? — спросила я.

— Да так, — с обычной застенчивостью улыбнулся Зураб. Он прибил рога, спрыгнул с табурета и снизу разглядывал свою работу.

Корова и нетель ушли со стадом. Собака терзала красную кость.

— Та-ак, теперь котел поглубже да огонь пожарче, — с какой-то непонятной, заговорщицкой улыбкой проговорил отец Натэлы и повторил, ухмыляясь: — Хороший котел, побольше луку, побольше перцу, потом доброе вино, и…

Натэла состроила недовольную гримаску. Я поинтересовалась, чем вызвано ее недовольство. Она отвела меня в сторонку и с той же заговорщицкой улыбкой, что и отец, объяснила; оказывается, козлятина сильно действует в известном смысле как на мужчин, так и на женщин. О, эти сонные кахетинцы! Какие улыбки стелют они, стоит хоть чуточку приблизиться к чему-нибудь такому! Зураб орудовал с охотой и готовностью, убедившей меня в справедливости ночных предположений, — какая уж тут охрана виноградника!

Приехали еще гости — мужчины, женщины, дети. Машины и люди появились и в других дворах. Стало, шумно, многолюдно. Мы наскоро перекусили и отправились в виноградники, кто на машинах, а кто пешком.

Пока шли по проселочной, Натэла окликала работавших в виноградниках.

— Удачи и урожая вашему ртвели!

— Дай тебе бог, Натэла! И вам желаем щедрого урожая! Отведайте-ка нашего винограду!

— Так ведь и мы виноград собирать идем, люди!

— Наш — совсем другое дело. У нашего — особый вкус! — и протягивали отборные гроздья.

Несколько раз нам вслед прицокивали языками и восклицали с завистью:

— Благо вашему винограднику! Благо!

— Чего это они? — не поняла я.

— Щедрая, говорят, у вас гостья, богатая, — улыбнулась Натэла. — Это они на твою полноту намекают.

— Лучше над собой посмейтесь, — огрызнулась я.

Взошло солнце. И знаешь, откуда оно взошло? Над селом высится гора, вершина у той горы, как раздвоенная седловина, в той седловине зеленый распад. И вот из сочных трав в зеленом распаде выкатилось прохладное, но необыкновенно красивое солнце осени.