Шрифт:
— Ваше высказывание — логическое.
— Да что за черт! — воскликнул наконец Иванов 1-й. — Что такое?!! Я так не играю!
Он в негодовании швырнул золотой кубок об пол. Нимфы в ужасе разбежались, показывая сиськи. Иванов 2-й медленно засыпал.
— Ну как так можно! Вы играете запрещенными приемами. Опровергнуть не можете…
— Опровергнуть или доказать можно все что угодно… — вздохнул Иванов 3-й. В глазах его сквозила печаль.
“Ну вот, — думал он. — А не является ли существование Бога всего лишь вторичной рефлексией?!!”
И тут — крах! — пропали висячие сады, и золотой век кончился. Солнце зашло за тучу, а варвары разграбили Рим. Нимфы лежали мертвые по обочинам дорог, никого не возбуждая. Людей пачками убивали зачем-то.
В маленькой зимней комнатушке сидел Иванов 3-й, хлестал снег, и было темно. Иванову 3-му было так плохо, что он мог бы самоубиться. Но он цеплялся за ужас бытия. Как сумасшедший, он зачем-то все дальше и дальше раскручивал свои мозги, так что скоро они стали уже крутиться у него шариками из вещей и понятий. Все смешалось до такой степени, что ему казалось, сейчас у него взорвется голова и он весь разлетится.
Картинки, картинки, картинки…
Но ему нельзя — по правилам игры. И вот, как ищейки, несутся Ивановы 2-й и 1-й спасать того, кто должен спасать.
Весь мир облетела новость — неужели Иванов 3-й стал мной?!!
Газеты сходили с ума, когда писали об этом. Как же так можно!! И помнится, как прекрасно сказал Иванов 1-й 2-му:
— Нас трое должно быть, трое!! Мы спасем больной мир, организм, личность, я… Как же так!!!
А Иванов 3-й все продолжал и продолжал, он верил в различных богов, успокаивался и начинал сначала.
У его постели, как няньки, ходили Ивановы 1-й и 2-й. Но 3-й был упрям. Он почти что превратился уже в Егора Радова.
— А мы, мы где находимся?! — все время спрашивал Иванов 1-й. — Ведь так хорошо — попали в вену, вот уже у порога мозгов, скоро будем лечить, и вот решили — выяснить вопрос… Дьявольщина! Ну ты, ты что скажешь? — обращался он опять к Иванову 3-му.
— Кржук, — отвечал Иванов 3-й и опять отрубался. Потом он неожиданно открыл глаза и воскликнул: — Ну кто-нибудь! И ты, ты, ты… Ну, дьявол, бог, Иванов… Ну, кто-нибудь… Ну пойди сюда! Ну ты!
Иванов 1-й подскочил, как пуля.
— Ну успокойся, голубчик…
3-й обнял 1-го и стал его щупать, как бы убеждаясь, что он существует.
— Да вот он я! — заплакал наконец Иванов 1-й, потом сказал: — А вопрос-то ты решил?
— Какой вопрос!!! — закричал Иванов 3-й. — Это все равно!!! Все равно! Все равно крокодилу!!! Крокодил!!! А!
— И чего вы вообще об этом думаете! — вдруг сказал Иванов 2-й. — Ведь все это вздор, бред и чепуха.
У костра плясали три индейца и распевали чудесные песни. Вот одна их них:
Вздор, бред, чепуха!
Вздор, бред, чепуха!
Вздор, бред, чепуха!
Ивановы опять сомкнули ряды. Время опять сделало очередной финт ушами. Да здравствую я!!!
Все. Ивановы готовы к вступлению в неведомые края. Опытным путем они проверят то, что не может решить словесная дребедень. Как сказал Иванов 2-й — “вздор, бред и чепуха!”.
Ивановы, сжатые в кулак, вышли из своей ракеты и пошли вперед; туда, не знаю куда. Ракета осталась позади с ее приключениями, с ее милыми проблемами и чарующей неизвестностью. Ивановы чувствовали некоторую грусть при расставании с ракетой, но их влекло неизвестное будущее. Вот так всегда — все куда-то идет и идет и никогда не остановится. И жизнь идет, и смерть идет. И Ивановы шли, а перед ними расстилалась прекрасная равнина с зеленой травой: где-то лениво пели соловьи, и все было покрыто утренним туманом.
Как в поездках — ночь, страшная и черная, когда неизвестно, где спать, неизвестно, что делать, но надо идти вперед и вперед; и холодно, и нет никого, и ты заброшен всеми в своем одиночестве; но потом рассвет — и бодрость, и новый день, и твое возрождение для новых интересных вещей.
— В этом нельзя сомневаться! — говорили Ивановы друг другу. — Нельзя задумываться, что есть утреннее чувство; надо просто идти; и пускай мы говорим чепуху — это прекрасно.
Они вдыхали свежий воздух и шли вперед и вперед. И мозги были совсем рядом, они переливались в свете восхода всеми цветами радуги. И все же они были белыми как полотно.