– Ну, не трожь, не трожь, – глухо буркнул из-за угла патологоанатом, – нет у подружки твоей больше физиономии. Начисто стесало камнями. Прыгнула-то на подножие моста.

– А в воду метила? – некстати спросил Рогов.

– Дурак, что ли? – обиделся старый знакомец. – Я почем знаю? Пока на стол укладывали, голову немного распрямил. А то вообще подмышкой была. Кусок черепа с той стороны съехал. Ты чего так рано? Я не начинал даже.

– Мне заключение ни к чему, – все-таки сжималось сердце у Александра, пряталось за ребра, ныло, как и положено усталой мышце, – можно я тут покурю, Петрович?.. Причина смерти очевидна. Просто хотел на нее посмотреть. В последний раз…

– Гляди. Сколько влезет, – пожал плечами, – хоронить-то кто будет? Полицейские сказали – у нее никого нет. Я к чему – труп потом муниципалам отдавать, чтобы за казенный счет? У меня в холодильнике больше двух суток – никак.

– Все организую. Похороним. Слушай, Петрович, можно с лицом что-то сделать?.. Я заплачу. Она красивая была.

– В закрытом похоронишь. Ничего не осталось. Эй, тебе худо, что ли? Вали-ка, парень, подобру отсюда. Тоже мне! Еще хирургом был. Сопляк.

Иван Петрович скальпелем порол бледную кожу меж маленьких упругих грудей, спускался по плоскому подтянутому животу к лобку, рисовал перевернутую букву «игрек» к гребням подвздошных костей. Из-под ножа ползла небогатая желто-розовая клетчатка, и чуть вздрагивали кончики пальцев на раскрытых к небу кистях Арины. Рогов, задыхаясь, выскочил в душное лето, кашлял, выхаркивая приторный запах смерти, курил, давился спазмом в кадыкастом, заросшем рыжеватой щетиной горле. Желтогрудая, с белыми нарядными щеками синица пела ему с зазеленевшей березы, выкрикивая переливами гимн жизни, радовалась и красовалась одновременно, кричала: ци-ци-ци-пи… вертлявая простенькая птичка. Синице, вероятно, хотелось, чтобы ею любовались – ведь и вправду украшает она собой мир.

– А помните, как мы с ней познакомились? – Кирилл отхлебнул из тонкостенного рокса виски чайного цвета, хрустнув попавшей на зуб ледышкой, сморщился, – ну-у, послушались вас, Владимир Юрьевич! Зачем бурбон заказали? Можно, я себе односолодовый возьму?..

– Пей, пожалуйста, что есть, – отмахнулся лысой головой Сапегин, сам немного захмелевший, теребил черную бороду, поглядывая на лица друзей.

– Как не помнить? Я ее с вами и подружил. На голову бедной девчонке…

Веранда ресторана в послеобеденное будничное время пуста. В пыльных зарослях над близкой речкой дерет горло дрозд, да время от времени с мягким шуршанием проносится в сторону элитной застройки, к старому парку, очередной Порше, отсвечивая перламутровыми боками. У входа застыла девушка-официант в белой рубашке и черном нелепом переднике. Новенькая, видимо – измельчал, однако, здешний персонал. И передник этот… будто фартук мясника. Длинный, превращающий девичью фигуру в пень. Друзья молча выпивали, жмуря глаза под ослепительными солнечными остриями. Мудрое решение – поминать еще не упокоенную душу именно виски – тостов нет, и чокаться не нужно, и все такое.

– Почему же?.. – возразил через пару минут Виктор, со вздохом встал из-за стола, распрямляясь высокой грузной фигурой. – Что она раньше-то видела?! Кажется, ей все нравилось. По миру поколесила – многим и не снилось. А то, что произошло – трагедия. Я понять не могу – зачем? Ребята, есть у кого покурить? Ароматное, в смысле.

– Во-первых, Виктор Юрьевич, вы не курите, – заметил, оторвавшись от телефона, Руслан, абсолютно седой, с грустными проницательными глазами, не старый еще, но издерганный ответственной работой, – во-вторых, вся трава в Европе. А туда не пускают. Если по делу, слабо я верю, что Ариша сама с моста сиганула. Высокие тоскливые материи, честно говоря, не ее сильная сторона, Господи, прости!.. Помянем давайте, девочка была добрая и ласковая…

Кукурузный бурбон булькнул в глотках пятерых взрослых мужчин, побежал, всосавшись быстро, разносить по жилам короткую радость. Сапегин, в отличие от бросившего курить Виктора, не мучивший себя поиском ароматных сигарилл, закурил свои обычные, ткнул пальцем в грудь пьяному уже, приехавшему из морга Рогову.

– Первым с ней был ты, Шурик. Помнится, хотел даже трудоустроить поближе к себе. Правда, подарками не баловал и пикниками тоже. Хотел ведь, как тебе удобнее, чтоб по команде, верно? А баба – она же, как кошка. Долго не гладил – подождет-подождет, да и к новому хозяину…

– Чего ты, Вовка, на меня гонишь? – Рогов поднял налитые алкоголем выцветшие глаза, прокашлялся шумно, – я так и хотел, да! Может, работала бы сейчас у меня, ну, тормозили с ней слегка, зато живая была бы… Сам же ее под Руслана подложил, а теперь мне втыкаешь. Иди к черту!

Сапегин отвечать не стал и, опустив на нос коричневые очки, пускал дым прямо в паникующий комариный рой.

– Ну, не ругайтесь, парни, – примирительно поднял ладони Кирилл, долив в стаканы алкоголь, – эй, Настя, или как, погоди?.. Вика! Принеси еще, только не купажированный. И угря копченого. И овощей. Жрать захотел. А про Арину – я вообще думаю, что она нас всех любила. И по этому поводу не парилась. Что касается меня и Виктора Юрьевича – не волнуйтесь, мы ее грели нормально. За вас всех хватало.

– Так любила, и так все было клево – что с моста прыгнула. Отличная версия, Кирилл, подходящая, – язвительно отметил Руслан, через кромку стакана разглядывая официантку, спешившую выполнить заказ. – Саша, ты, кстати, неправ. Владимир ее мне не подкладывал. Сама. Я, грешным делом, начал планы строить. Типа на будущее. Если бы не одна ее черта… как это назвать?.. Мм-м, непосредственность?..

– Глупость, – подсказал Сапегин, – что тут лавировать? Школу едва закончила. Жила бог знает в каких условиях. Папа и мама ею не занимались. Это не вина Арины, и мы ее памяти правдой не оскорбим.