— Ты чо, в натуре, нюх потерял? На кого пальцы гнуть вздумал?

Итальянец вздрогнул и непонимающе уставился на него.

— Жорик, переводи! — приказал мне Вован, не отводя бешеного взгляда от трясущегося в конвульсиях мафиозо.

Татьяна, ухмыльнувшись, пояснила мне смысл фразы, и я перевел ее на итальянский. Итальянец нервно сглотнул и замотал головой, пытаясь заранее убедить всех в своей непричастности. А Вован, зверея, гнул свое:

— Вы чо тут себя, за королей держите? На дочку шефа пасти раззявили? — и так далее и тому подобное… Я переводил и веселился, глядя, как все больше и больше бледнеет макаронник, понимая, какое оскорбление нанес этим «crazy Russians». Чуть не плача, он твердил, что произошла ошибка, виновные будут жестоко наказаны, что русские братья — друзья навеки и тому подобную белиберду. В итоге из «Хаммера» принесли спортивную сумку довольно солидных размеров и поставили ее на стол:

— С тебя бабло. — рявкнул Вован. — Наполнишь и привезешь ребятам в отель. Завтра до обеда. А то я навещу твоего босса в вашем паршивом Палермо, и тогда вам не поздоровится!

Округлившимися глазами посмотрев на размеры сумки, и, видимо, сравнив их с размерами возможных проблем, жертва обстоятельств согласно закивала головой и выдавила из себя:

— Будет сделано, сэр!

— Ну, ладно, тогда мы двинули! А то дел еще до хера! — Вован встал с кресла, отвесил подзатыльник пробегающему мимо слуге, от которого тот улетел в бассейн и добавил: — Уберитесь тут, а то развели тут бардак, живете, как на свалке…

Около двух часов следующего дня нас разбудил робкий стук в дверь номера. Я глотнул рассольчика из здоровенной кружки, стоящей рядом с кроватью, и, пошатываясь, встал с кровати. После вчерашней гулянки в компании с Вованом и его бойцами мне было тошно, как никогда. Матеря про себя на чем свет стоит наглого придурка, вздумавшего меня будить в такую рань, я открыл дверь. Вид понуро стоящего со спортивной сумкой через плечо «волосатика» — итальянца, щедро украшенного явно не только моими синяками вызвал у меня приступ дикого хохота. Потерявшие прежнюю форму уши, нос, скулы и подбородок придавали парню вид жертвы скульптора-маньяка: все пропорции были жестоко нарушены, а ансамбль в целом претендовал на звание «мистер рожа всех времен и народов». На мой гомерический смех из своей спальни на негнущихся ногах вышла Татьяна, непонимающе уставилась на мафиозо, схватилась за живот, заржала и села на пол рядом со мной. Не выдержав такого унижения, итальянец бросил на пол сумку и, ковыляя, бросился к лестнице. Вдруг Татьяна рявкнула, явно подражая любимому дяде Вовану:

— Стоять, падла! Ку-у-да поперся? — она метнулась в комнату и вернулась обратно с фотоаппаратом: — Жорик, щелкни меня на фоне этого чучела! А то подружки не поверят!

Скрипя зубами от злости и стыда, парень терпел пытку еще минут десять, пока удовлетворенная девушка царственным жестом не отпустила его восвояси. Сумка перекочевала в номер, а мы, не забивая себе голову дурацким пересчетом «халявы», побрели окунаться в бассейн, предварительно доложив Вовану о посетителе. Вован потребовал показать ему фотографии после проявления и, пожелав нам счастливо отдохнуть, отключился.

— Хорошая мысль! — отметила Татьяна и, задумавшись, добавила: — кстати, мы еще не были в аквапарке!

— Видимо, поэтому он еще не в развалинах! — засмеялся я и начал собираться…

Аквапарк в Айя-напе был не особенно большим. Как сказала Татьяна, «все равно в Лимассоле беспонтовее»… Но для того, чтобы порезвиться, подходил как нельзя лучше. Я припарковал тачку прямо у входа и, подав даме руку, помог ей выбраться из машины. Потом закрыл дверь, вскинул Татьяну на руки и направился оплачивать вход.

Само собой, очереди для джентльменов с дамами на руках не оказалось, а остальные «пешеходы» были не против пропустить нас прямо к кассе, и уже через минуту мы вломились на территорию парка.

— Начнем с «Камикадзе»! — скомандовала девушка, спрыгнула с моих рук и поволокла меня к самому высокому аттракциону. Мы поднялись на площадку, откуда к земле метрах в пятнадцати внизу спускались два желоба с текущей по ним водой. Правый спускался отвесно, почти вертикально, и носил гордое название «Камикадзе», а левый шел довольно полого, но зато очень далеко. Поэтому около него была здоровенная очередь. А к «Камикадзе» — не было. Что меня порадовало. Татьяна посмотрела на меня и спросила:

— Ну, как? Слабо туда прыгнуть? — и показала мне на небольшое отверстие, куда и уходил край желоба.

Вместо ответа я подвинул в сторону спасателя в красном жилете и с места прыгнул туда головой вперед. Пролетев метра три по довольно крутой траектории, я все-таки оказался в пределах желоба и в итоге выкатился в его горизонтальную часть, лежащую на земле, без всяких проблем. Через минуту около меня, уже выбравшегося из него, оказалась Татьяна, почему-то съехавшая вниз лежа на спине и ногами вперед:

— Ты что, одурел? Как так можно? Там у спасателя, по-моему, инфаркт! Ты что, не видел схему? Как ложиться, как скрестить ноги и руки?

— Не видел! — честно ответил я. — Я смотрел на твою грудь! Она гораздо интереснее какой-то глупой схемы!

— Это понятно и так! Но я ведь за тебя испугалась! Самоубийца! — она пару раз стукнула кулачком меня по груди, потом немного подумала и добавила: — А все равно так, как ты, наверняка никто не сможет! Я успела тебя даже щелкнуть! И у меня есть доказательство того, что ты у меня ничего!