Стрелец вышел на улицу и сделал вид, что двинул к сараю, а сам метнулся к кустам и пополз к окну. Пахому стало интересно, что насоветует теперь Мартынов для помощи своему другу.

– Сдается мне, что оружный прав, – услышал Коробков голос хозяина, – времена нынче сложные, не поймешь кто, куда. Ты подождать месяц другой не можешь? Коли, верно, сложить, то зерно полежит.

– Не знаешь, Аристарх, ничего и судить берешься. Зерно долговое, можно сказать, выбил с кровью. Неровен час отобьют по дороге. Тут государева защита нужна – стрельцы.

– Видишь, Пахомий уперся, не хочет никакой подработки.

– Эх, ты, наобещал и в кусты. А я ведь хотел тебя в долю звать на плавильную печь.

– Ежели дело справное с плавильной печью, то поучаствую.

– Ну тогда слушай. Поставил я в своем Алтуфьеве печь плавильную. Хотел начать производство медных пуговиц. Ан нет, печь ставили одни мастера, а плавить они не могут, другие нужны. Материал для плавки тоже денег стоит, печь дровами не натопишь, уголь нужен. Посчитал и вышло в копеечку, одному не потянуть.

– Понимаю, тебе деньги нужны.

– Ты дослушай, потом вопросы задавай. На постройку печи я потратился, а другое ты оплатишь и все затраты окупятся за месяц.

– Боишься рисковать своими деньгами и дураков ищешь типа меня?

– Говорю, за месяц окупится. А дураков, как ты считаешь, у меня очередь стоит. Двое соседей просятся.

– Так и работай с соседями.

– Я их плохо знаю, с тобой мы уже были в общем деле. Помоги мне с перевозкой зерна и считай, ты сделал свой взнос.

Пахомий не стал дожидаться ответа и понял одно, его хотят подписать под охрану обоза, а обоз уворованный. И с пуговицами полные непонятки. Утром Пахом оставил за себя старшого и помчался домой.

Марфа и испугалась, и обрадовалась мужу. Сели на лавку, и женщина заторопилась выложить накопившиеся новости. Они оказались огорчительными. После всего случившегося стрельцы разделились на группы. Боевое братство, традиции, неписанные правила взаимовыручки растерялись и ушли в небытие, будто ничего и не было. Одни присягнули на верность Милославским и получили расположение Софьи, другие хотели было встать за Нарышкиных, но те отвернулись от стрельцов, а назад уже дороги им не было. Третьи вовсе расхотели служить и шатались в поисках добычи. Нашлись и такие, которые писали доносы, распространяли слухи о своих бывших товарищах. Царила общая подозрительность и разобщенность.

Утро вступало в свои права. Муж и жена снова принялись обсуждать положение дел.

– Сдается мне, что уходить тебе, Пахомушка, надобно из Стрелецкого приказа. Уходить надобно по увечью. Помнишь, как тебя в прошлом годе ранили в ногу. Ох, я тогда с тобой намучалась. Сдается, что другая женщина хоть трижды золотая не справилась бы.

– Ты, Марфа, себя не захваливай. Согласен я.

– Придется полежать седмицу, другую.

– Это можно, – сказал Пахом и его лицо приняло блаженное выражение, – только сперва молодцов от купца Мартынова отзову. Из-за последних событий мыслишка у меня зародилась.

– Твои придумки обсудим после. Пока готовься детям на свою ногу жаловаться. Поди уж скоро выйдут к нам после сна.

Слух о том, что Пахом Коробков занемог, что может вовсе в строй не вернуться, уйти из стрельцов по увечью, разнесся по Слободе моментально. Уже к полудню пожаловал Севастьян. Сокрушался, приговаривал, давал обещания. Потом перешел к интересу о купце Мартынове. Пахом поведал обо всем, что связывалось с поиском воровской ватаги и попросил в этот же день отозвать молодцов из купеческой усадьбы, ибо без него молодым стрельцам с татью не сладить. Потом Пахом стал интересоваться стрельцами, которые присягнули на верность царевне Софье. Севастьян встал, опустил голову, махнул рукой и пошел прочь без всякого прощевания.

Царевна Софья Алексеевна отдала бы многое за свое появление на свет Божий в мужском обличии. Тогда царский трон безоговорочно принадлежал бы ей и все мечты о будущем стали явью. Хотя теперь, отвоевав статус регентши, она все одно оказалась очень близко к воплощению своей мечты.

Советником, другом и любовником царевны был князь Голицын Василий Васильевич, образованнейший человек, автор и инициатор реформ, дипломат и военачальник. Московский дом князя иноземцы считали лучшим во всей Европе. В огромных залах простенки между окнами были заставлены зеркалами, на стенах висели картины, портреты правителей России и иноземных государств; в золоченных рамах красовались немецкие географические карты; множество часов; термометр искусной работы. В библиотеке стояли рукописные и печатные книги на русском, польском и немецком языках. Дом Голицына являлся местом встречи иноземцев из числа дипломатов и почетных гостей Москвы.

Голицын проявлял заинтересованность в сосредоточении полноты власти в руках Софьи Алексеевны. Он осознавал, что опора для ее трона спрятана среди Стрелецких приказов. Именно там следовало искать людей надежных, верных и храбрых. Однажды они уже доказали царевне свою значимость. Стрельцы, закаленные в боях, знающие ратное дело и в одиночном противостоянии спуску никому не дадут. Но тут нужен особый подход в оценке каждого. Алчущих денег надобно обходить стороной. Страшны дураки и легко возбудимые всякими призывами. Конечно, Голицын был уверен, что у Софьюшки хватит смекалки доверить свою безопасность людям достойным, надежным и верным.