– Терпи, ваш народ изрядно терпелив. Человек всё может. Только не распускать нюни. Тогда враз конец. Не плачь, ты же мужчина. Тебе ли привыкать к таким трудам и боли? Сколько жил, столько и терпел. Ничего, выберемся. Уже близко.

Дождь шумел, близкие деревья трепались под порывами ветра. На ночлег выбирали места открытые, опасаясь быть придавленными подгнившими деревьями. По дороге им не раз случалось видеть или слышать, как падают состарившиеся и ослабевшие гиганты. Костёр дымил и давал мало тепла, но это было единственное место, где хоть как-то хотелось остаться и отдохнуть.

Утром Мишка поднял друзей, но Тин-линь не хотел подниматься и идти дальше. Он был вял, в глазах поблёскивали злобные огоньки затравленного зверька.

Друзья ждали его, переминаясь с ноги на ногу. Взгляд их выражал безразличие и воловью покорность.

– Вставай, Тин, – настаивал Мишка и тянул его за руку, – Ждать тут нечего. По дороге поищем чего-нибудь. Вставай, все ждут.

– Идите одни, я останусь один. Мучить себя не хочу. Всё равно смерть, так хоть без надрыва.

Мишка почувствовал нахлынувшую злобу и задышал шумно.

– Вставай, собака! – заорал он и с такой силой рванул руку на себя, что фигура Тин-линя тотчас взвилась в воздух и повисла на руке Мишки. Другой рукой он с силой ударил по лицу. Голова мотнулась в сторону, и китаец рухнул на траву, отпущенный Мишкиной рукой. – Оставайся и подыхай, слизняк! – и, пнув ногой всхлипывающего Тин-линя, зашагал прочь.

Он слышал шаги и бормотания за спиной и понимал, что все безропотно пробираются по его следам. Они вошли в лес и начались повседневные изнурительные вёрсты таёжного пути. Потоки мутной воды шумели по откосам, ворочая камни и неся песок.

На второй день вышли к долине, на дне которой увидели три крохотные фанзы и грядки огорода. Рядом паслась корова.

– Вот и жильё! – с дрожью в голосе сказал Мишка, и остановился в волнении, зачарованно всматриваясь в неясные очертания предметов, затушёванных сеткой дождя.

– О, добрые духи смилостивились над нами! – воскликнул Тин-линь, и с облегчением упал на колени.

Силы покидали, и прошло немало времени, прежде чем горемыки справились с волнением и слабостью и смогли продолжить путь. Спустились в долину и через час забрались в крохотную постройку, похожую на хлев для скота. Их встретили перепуганные глаза старого корейца и его немногочисленных домочадцев.

Мишка придал своему виду более грозный вид и выставил вперёд тяжёлое и внушительное ружьё. Детвора забилась в угол, женщина испуганно и визгливо завыла.

Мишка кивнул Тин-линю, и тот тихо от усталости и слабости заговорил.

Вскоре кореец прикрикнул на женщину и та поспешно, озираясь на непрошеных гостей, притащила холодной каши. Изголодавшиеся бродяги набросились на еду и в мгновение опорожнили посудины. Голод только сильнее разыгрался, но больше просить не стали. Глаза слипались, неудержимо хотелось спать.

– Не перерезали бы нас во сне, – заметил Мишка.

– Не осмелятся, – тихо ответил Тин-линь.

– Кто их знает. Пошли, поспим по очереди под крышей на сене, а там посмотрим. Скоро вечер.

Старик проводил гостей в сарай. Во дворе на них глазели остальные жители хуторка, в глазах отчётливо сквозил страх и растерянность.

Забрались в сарай, где стойко пахло коровой и навозом. Сено, чуть отсыревшее, пахло тонкими ароматами горных трав и дурманило голову. Повалились на него, а Мишка сел на жердину и стал дежурить, вслушиваясь в доносившийся до него негромкий говорок оставшихся во дворе корейцев.

Вскоре сон сморил стража и он свалился с жердины. Проснулся, и с трудом взобрался снова. Так прошла ночь, которую Мишка проспал так же крепко, как и остальные его спутники.

Три дня отдыхали и отъедались тем скудным, что смогли оторвать от себя полунищие корейцы. Никто не знал их языка, но они чуток понимали по-китайски. И смертельно боялись маньчжуров, о которых слышали, но никто не видел. Мишку они приняли именно за такого, и сторонились как только он появлялся поблизости.

Кое как Тин-линь сумел им внушить, что маньчжур среди них нет, но страх их словно ещё больше усилился. Однако Мишка заставил одного, совсем молодого паренька, сходить на третий день на охоту. Дожди стали стихать и ветры тоже. К вечеру вернулись с тушкой оленёнка. Пир был знатным, отчуждённость немного спала.

Из расспросов узнали, что до моря можно добраться дня за четыре, и что по пути можно не встретить никого. Мишка удивился этому, но Тин-линь заметил:

– Маньчжуры всех с побережья выгнали. Боятся флота с Тайваня, что остался за Чженами. Этот флот всюду находил поддержку по берегам моря.

– Неужто всех угнали? И никто не остался?

– А что им делать? Всех саблями рубили, кто не выполнял приказов сына неба. Маньчжуры не шутят.

– А как же мы на этом море? Что там делать будем? Раньше не мог о том сказать?