— Хорошие люди пришли, — тихо сказал Ерема, достал из-за пазухи бутыль с винной пробкой и налил полный, «по марусин поясок», стакан. — Хорошими нас считал. Стае своей говорил, помнишь: «О! хор-рошие люди пришли!» А их всех португальцами обзывал.

— Ага, — кивнул Фома и развернул газету с салом. — Еще бы, стая-то у него была — одни бичи да ворюги. Навоз раскидать, дровишки расколоть, сети чужие похожнуть. Артель!

— Царствие небесное! — добавил Ерема и длинно глотнул из горлышка мутного самогону. — Многое мог за водку Сан Саныч. И рыбак был везучий.

Даже не поморщился. Фома протянул ему хлеб с салом и принял бутыль, глотнул. Самогон был теплый и пахучий.

— Сан Саныч, поговори там с Хозяином, ты же накоротке. Пусть Юмала рыбки даст бродягам. На обратной дороге допьем, Еремей-брат.

Фома сунул бутыль под столик рядом с камнем. Ерема махнул рукой. Пошли дальше. Обогнули мыс, и теперь полоса рассвета осталась за спиной.

За кладбищем начиналось брошенное поле. Летом тут росли остатки овса, и в августе большой медведь приходил его брать…

…В августе Ерема собрал тухлой рыбы в мешок и подвесил его на ветке сосны с края поля. Сам три дня не курил, не ел мяса, только чай пил с хлебом. Месяц вина не нюхал. Сел на лабаз. Лабаз был сколочен еще в прошлом году из сосенок в руку толщиной…

Ерема сидел в нем тихо, не шевелясь, целый день. У него была двустволка с двумя пулями и еще три патрона в кармане фуфайки. Ружье стояло между ног, а он смотрел сквозь пропиленный в стене квадратик на мешок с тухлятиной. Солнце садилось сзади, над полем, и мешок был виден хорошо.

Почти стемнело. Ерема знал, что он большой, этот медведь, но заробел, когда увидел, какой. Зверь, как лесной человек, из-за дерева вышел неслышно, уже на задних лапах, и достал мешок. А ведь Ерема, когда вешал, с земли достать не мог. Но думать было некогда, Ерема прицелился и выстрелил. Медведь даже не дернулся, хотя Ерема попал. Он застыл, повернул голову на гром и прыгнул в лес на четыре лапы. Ерема не шевелился и слушал. Ничего… Тишина… Потом совсем рядом услышал вздох старика, слабый кашель. Больно ему, подумал Ерема мучительно. Снова тишина, и еще один выдох. С хрипом, с тоской. Ерема подождал, сколько мог, и заговорил, чтоб медведю было слышно:

— Не-е, я не пойду вниз, не жди. Засыпай, дружище. Прости меня.

Медведь не ответил. Папирос не было. Пришлось ждать до утра. Хорошо, есть привычка сидеть. Ерема думал о том, есть ли у медведя семья, жалко ли ему оставлять ее, покидать лес, свой дом, страшно ли света больше не увидеть? Потом отогнал эти мысли, стал оселком тихо править нож. Когда совсем рассвело, Ерема слез с лабаза и осторожно шагнул на хвою. Лес рядом был редкий, медведь лежал на боку недалеко, вытянув шею, и с него взлетел ворон. Все равно, мерзко умирать…

— Зато мясо, всю зиму будем есть, — сказал Ерема в спину Фоме. — Да, Маруся?

— А то, — ответил Фома.

— Ты чё, Маруся, что ли? А голову его я, и правда, еле донес в мешке до дому. Давай покурим. Ветер сильный, ждать надо.

— Кури, я потерплю пока.

Остановились. Ерема закурил. До лодки оставалось совсем немного. Над лесом показался край солнца. Фома поправил на голове кепку.

— Алла-а-у акбар! — пропел он и усмехнулся. — Я с одним киргизом скорешился, пока лежал в госпитале, Мелис его звали. Отчаянный парень был.

— Был?

— Так двадцать лет прошло. Может, и сейчас живет в своей Киргизии. Один пятерым узбекам не сдавался. Хотели его сломать, а он им: «Я, — говорит, — батыр и сын батыра, а вы — шакалы, если стаей нападаете». Пришлось нам с Андрюхой батыра выручать, иначе стыдно было бы. До ножичков дело дошло, только тогда и отстали. Но киргиз этот бесстрашный был и сильно в Аллаха своего верил. Солнце, говорил мне, это глаз Аллаха, и Он не должен видеть наши головы без шапок. Никогда тюбетейку днем не снимал. Потом мне ее подарил. Пять раз в день молился, по-настоящему. Не пил, не курил, на медсестер не смотрел… Работал, как все… Воевал… Меня в гости звал, на Иссык-Куль.

— Ездил?

— Не. Мне и тут дел хватает… Говорил, если хорошо попросить, Аллах поможет. Мне ведь помог от узбеков отбиться, вас на помощь послал. И вам поможет. Буду, говорил, молиться, чтоб меня послал вам на помощь.

— Послал?

— Пока нет.

— Пусть бы лучше Аллах ветра поубавил.

— Вот и я о том же.

Ерема докурил и пошли дальше. Марта снова семенила впереди, пропадая за кустами и в сухой траве.

— Есть собаки умнее людей, — в такт шагам заговорил Ерема. Внутри у обоих тепло шевелился самогон…