– Если бы так, - вздохнул Семен.

– Жизнь, Семка, никому ведь не убить, сказал вон Магомедов.

И хотя Семка не понял, при чем тут Магомедов, переспрашивать не стал, разгреб в бруствере ямочку, сунул туда изорванное письмо и привалил землей.

– Правильно, - сказал Иван.
– Бабам и так нынче сколько горя. Пущай этого не узнает.

– Не в том дело, - вздохнул Семен.

– А в чем?

– Этого не объяснить. И не понять никому. Олька хорошая, она никому не хотела... чего-то причинить. "Наташку, говорит, когда вернешься, люби еще сильнее... и береги".

– Чего ж она хотела?

– Чтобы ее немного пожалели.

– Это как же?
– повернул голову Иван.

– Я и говорю - не понять.

Иван немного помолчал, вглядываясь в темноту. Повернулся на бок и вздохнул.

– Не знаю, Семка, большой ли, малый ли грех у тебя с ней был... Только я не одобряю.

– Не было греха, - упрямо сказал Семен. И, ощущая на себе вопросительный, непонимающий взгляд Ивана, прибавил чуть раздраженно.
– Да, все было! А греха не было.

Иван больше ничего не стал расспрашивать.

Тихо все было на высотке и вокруг нее и после двух часов. Как было приказано, Иван в положенное время разбудил Ружейникова с Магомедовым, а сам лег на дно окопа, на место командира батареи, ощущая нагретую его телом плащ-палатку.

– А я не усну, выспался, - произнес Семен.
– Пусть лучше еще Ружейников или Магомедов поспят.

– Не можешь, а тебе надо. Ты постарайся, - сказал Иван.
– А то, чую, будет завтра дело...

– Как это чуешь?

– А как зверь лесной пожар чует. Спи!

Семен покорно лег на землю и в самом деле скоро заснул, опять провалился, как в яму.

Проснулись Иван и Семен от грубых толчков - не то тряслась земля, не то их кто-то безжалостно пинал. Ночь уже кончилась, занимался рассвет. Небо над высотой было затянуто, как скатертью, бледно-оранжевым светом, за скатерть будто непрерывно дергали, она то съезжала в сторону, к речке, то снова распластывалась над головой. В уши колотил беспрерывный грохот.

– Что? Лезут?
– прокричал Иван, вскакивая.

– Приготовиться! Приготовиться!
– орал Ружейников, размахивая пистолетом, и действительно пинал Семена. Он был в каске, каска сидела на голове криво. Рот командира батареи тоже был страшно перекошен, в черной дыре хищно поблескивали зубы. На шее у него болтался бинокль. В левой руке старший лейтенант держал за ствол автомат, и, когда Семен вздернулся с земли, сунул ему оружие, и, увидев, что Семен взял его, повернулся и побежал вдоль окопа.

Через несколько мгновений все четверо лежали на бруствере и смотрели, как за рекой по всей кромке леса, уходящей вдаль, во мраке колышется поднятый снарядами слой земли и дыма, а снизу, прорывая этот слой, вспучиваются пестрые, раскаленные бугры, а потом взрываются и летят вверх и в стороны тугими огненными брызгами. Под мерцающим светом от взрывов блестела перетоптанная, спутанная трава по склону холма, по ней от разбитых танков в сторону реки бежали темные фигуры немецких снайперов, стороживших запертых на высоте людей. Трава была скользкой, немцы бежали и падали. Поднимались и опять бежали.

– Из ручного их бы можно еще достать!
– прокричал Иван сквозь грохот.

– Отставить! Это одиночки. А патронов...

Иван все понял, что хотел сказать Ружейников, повернул голову к Семену. Тот, покусывая нижнюю, заскорузлую губу, спокойно глядел на убегавших немцев, на взрывы за рекой, на подожженный снарядами в нескольких местах лес и чуть улыбался.

Неожиданно где-то недалеко, над болотами, густой мрак пронзила зеленая ракета, грохот артиллерийской канонады почти смолк, но вражеские пушки, расположенные вдоль кромки леса, изредка постреливали, снаряды их рвались недалеко в болоте.

– Ничего не понимаю, - пробормотал Ружейников.
– Они бьют прямой наводкой в болото. Неужели наши из болота наступают? Это немыслимо!

– Они наших в упор расстреливают!
– закричал Магомедов.
– Надо подавить их пушки! Разрешите? Отсюда их легко накрою...

– Надо, говоришь? Наверное, надо...
– хриплым и неуверенным голосом произнес Ружейников, растирая кулаком подбородок.
– Давайте - ты и Савельев Иван!

Магомедов с Иваном вскочили уже, чтобы кинуться к пушке, но Ружейников поднял руку: